|
Вишь ты, не могут наши пограничники в Архангельском или в Соломбале зимовать, ну никак не могут. Так что… Ждите!» «Так пока мы будем тут ждать, проклятые хищники нанесут нам невосполнимый – слышите Вы, бюрократ? Чинуша! суконное рыло! – невосполнимый ущерб!Вы Россию не любите! Не русский Вы человек!» Генерал-губернатор, Павел Михайлович (в девичестве Пауль -Михель) Канцеленбоген, густо покраснел:«Да… Как Вы смеете! Такое! Мне, русскому генералу! Православному! Говорить! Стыдитесь!» Доцент немного остепенился:«Виноват, погорячился… но поймите и Вы меня! Ведь грабят! Грабят Отечество…» Генерал сочувственно покачал головой:«Понимаю Вашу горячность… я и сам, когда молодым был, за Русь-Матушку любому… да. Невзирая. Но что же можно предпринять? Не представляю…» Темирзяев заговорщицки наклонился к уху власть подержащего… … Буквально через день, по каналу, пробитому портовым ледокольным буксиром «Пайлот», из аванпорта Архангельска, Экономии, вышли три зверобойные шхуны, над которыми развевались черные флаги «Чёрной Гвардии»…
… Помощник лекаря Константин Измайлов налил опреснённой воды в большую стеклянную банку, потом, зачистив концы электропровода, подсоединил один провод к серебряной ложке, украденной (позаимствованной) боцманом из офицерского буфета, а второй – к стальной вилке. Перекрестясь, сунул вилку в розетку, на которой красным было начертано:«Постоянный Токъ, 21 вольтъ» Осторожно, держа контакты изящными руками в резиновых медицинских перчатках, опустил их в воду… Над ложечкой тут же заклубилось облачко ионизированного серебра. Спустя несколько минут Измайлов выдернул вилку, поболтал получившийся раствор и строгим, звонким голосом произнёс:«Ну, Николай Григорьевич, снимайте штаны!» Дрожащими от страха пальцами, похожими больше на сосиски, боцман расстегнул флотский ремень… «Хэта, зачеммени воно? Мне бы капелек каких…» «Будут Вам и капельки, а пока…» Измайлов достал из стерлизатора что – то блестящее никелировкой, стальное, длинное… Боцман явственно побледнел. «Ну, дорогой, обнажите головку… так, держите покрепче…» «Ай-ай-ай…» «Фу, как стыдно… такой большой, а… и совсем не больно!» «Ай-ай-ай…» «Всё, всё уже… помочитесь… да не стесняйтесь, я отвернусь…» «О-о-о… харно! О-о-о… слухай, дочка… а резь-то и прошла? Христом Бохом, як Исус свят… не чешется!» «Зачешется ещё… вечером приходите… как Вы меня назвали?» «Да шо ж я, дивку николы не бачив? Да ты не лякайся, доню! С „Херсону“ выдачи немае!» «Спасибо Вам, Николай Григорьевич…» «Да нимае за шо…» И, надев бескозырку, гордый скиталец морей, выпив свои капельки, отправился на палубу… …«Матрос Крейсерсон! Ко мне, мухою… шо робышь?» «Да что сказал – киянкой палубный настил ровняю…» «Бросай усё, мигом на полуют…» Через несколько минут бравый рыженький матросик уже красил подволок церковной палубы… но не успела кисть сделать и пары мазков, как он получил здоровенного леща… Обернувшись, Евгений увидел старого боцмана. В руках у него была давешняя киянка. «Шо ты бачишь?» «Молоток, деревянный…» «Ни, молоток деревъянный, брошенный распиздяем! Откуда взят?» «Со щита…» «Щит при этом не закрыт, киянка осталась валятся на палубе… Слухай сюды. |
