Халгинс заметил, что Лив внимательно смотрит на него. Он постарался свирепо нахмуриться, но его веки и подбородок дрожали. Лив улыбнулась ему.

Во дворе перед ними десяток солдат Нового Замысла проводили внеплановые строевые учения — маршировали то влево, то вправо, крутили и скрещивали ружья, насаживали штыки, выкрикивали приказы и условные команды, топая сапогами. А потом, словно даже не завершив этого действа, рассеялись по городу на все четыре стороны света. Некоторые ушли, отдавая салют, некоторые — держась друг друга. Лив надеялась, что этот шум и суета вселяют в них уверенность.

— Это не сама Линия, — сказала Лив бедняге Халгинсу, — а лишь ее тихое, далекое эхо. Они пришли не воевать. Они преследовали одного человека и давно устали. Кридмур сказал, что техники у них с собой нет. Ни птицелетов. Ни Локомотивов. Они почти что обычные люди. Все совсем не безнадежно, мистер Халгинс...

Халгинс смотрел во двор. Он медленно покачал головой. Лив не поняла, что именно он отрицал.

— Вы женаты, мистер Халгинс?

Он по-прежнему не замечал ее.

Раздался странный шум. Лив не сразу заметила, как он выделился из общего гула просыпавшегося города, но именно этот звук вскоре перекрыл все остальные. Он был похож на скрежет мела по доске, на зуд огромного москита, заявляющего о своих вампирских аппетитах; на звон, о котором рассказывают жертвы с пораженным мозгом (те, у которых пострадали доля Ингвира или зона Вернера); на таинственную тревогу, от которой страдают некоторые шизофреники... Вой, шипение, треск — хаос звуков нарастал, а затем стих, уступив место громоподобному голосу, который отражался от городских стены взмывал в небеса:

— ...ЛАУРИ! МУЖЧИНЫ И ЖЕНЩИНЫ НОВОГО ЗАМЫСЛА, ЭТО ГОВОРИТ МЛАДШИЙ ПРОВОДНИК ЛОКОМОТИВА АНГЕЛУС ЛАУРИ. Я ПОВТОРЯЮ: МУЖЧИНЫ И ЖЕНЩИНЫ НОВОГО ЗАМЫСЛА...

Халгинс, Лив, трое-четверо оставшихся во дворе солдат, только что выбежавшая из хижины девушка — все подняли взоры к небу, словно решив, что голос гремит из-за туч, но небо все еще оставалось серым, безоблачным и спокойным.

Хотя сам голос звучал невероятно громко и искаженно, за помехами и воем электричества ясно слышался унылый, неживой голос линейного, которому будто смертельно наскучило то, что он собирался сказать.

— СЛЫШИТЕ МЕНЯ? СЛЫШИТЕ? ДА? ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО ЭТО ОЗНАЧАЕТ, НЕ ТАК ЛИ? ЛИНИЯ ЗДЕСЬ!

Голос бубнил и тянулся, становясь неразборчивым. Он пробормотал куда-то в сторону то, что прозвучало грохотом далекой лавины: «Вы же знали, что однажды это случится. Мы проникаем всюду».

Лаури, повторила про себя Лив. Значит, того, кто все это время ее преследовал, зовут Лаури. Отвратительное имя, омерзительный голос.

Она вспомнила, как стояла в Вестибюле станции Глориана в тени громады из ржавого железа, служившей вокзалу крышей, слушала грохот и гул голосовых усилителей, которые передают приказы Локомотивов, отмеряют часы и внушают страх, как и велят им Локомотивы. Но в Глориане таких устройств — несколько дюжин, поэтому их отзвук отражается десятки раз, и шум заполняет каждый уголок разума. Лаури же не сумел дотащить до Нового Замысла больше одного устройства, и этого явно недостаточно. Голос звучит отовсюду, но не глубокий. Это визг, который издает машина, работающая на пределе и уже готовая выдать сбой. Она воет, гудит, слова становятся неразборчивыми. Он раздавался эхом. Лив молилась о том, чтобы машина сломалась.

— СЛУШАЙТЕ, ЖИТЕЛИ НОВОГО ЗАМЫСЛА. У МЕНЯ ЗДЕСЬ ПЛЕННИК. ОДИН ИЗ РАЗВЕДЧИКОВ. ГОВОРИТ, ЕГО ЗОВУТ ХЭЙВОРТ. ВОТ, ПОСЛУШАЙТЕ.

Раздался другой голос, он кричал и молил о пощаде, становясь все пронзительней, — и скоро эти крики было уже не отличить от грохота машины — точнее, от его отголосков, все еще слышных на улицах города.