Сражение продолжается в течение дня, повторяясь из разных мест; сдвиги означают, что Макбрайд все еще там, если не побеждает, то, по крайней мере, держит оборону. У военных большее число вооруженных единиц — но Макбрайд и фианна знают эту землю гораздо лучше, чем солдаты, которые не могут продержаться больше месяца или двух, прежде чем быть переназначены.

София рискнула выйти пару раз, принеся по кусочкам собранную информацию. От нее я узнал, что открытые боевые действия вспыхнули, несмотря на дополнительные меры по безопасности базы, что повстанцы с болот атакуют партизанским стилем: наносят удар из засады и быстро отступая, выманивают солдат из укрытий, что делает их более уязвимыми. Это заставляет военных играть в их игру, сражаться с ними подальше от укрытий и технологий, которые содействовали бы войскам.

Такая мучительная борьба не приведет ни одну из сторон к победе. Шон там? Он выстрелит, если увидит меня? Я бы отдал все, что угодно, чтобы поговорить с ним, чтобы он выслушал меня и понял, почему я встал между ним и Джубили. Его муки со мной каждую секунду, с того самого момента, когда он направил на меня пистолет. Всех наших лет проведенных вместе недостаточно, чтобы преодолеть возникший между нами разрыв. Выпущенная им пуля не попала в меня, потому что он в последний момент отвел руку? Или его просто слишком сильно трясло, чтобы хорошо прицелится?

София пытается заставить меня работать, чтобы отвлечься, указав на мебель, которая нуждается в ремонте и на утечку в потолке, к которой ее отец так и не добрался. Руки делают работу, но разум неистов, ныряет в панику каждый раз, когда я слышу выстрел с нового направления.

— Думаешь, она там? — спрашивает София, наконец, наблюдая, как я бросаю отвертку в третий раз, когда пытаюсь починить шаткое кресло. — Trodaire, которую ты спас?

— Я не знаю, — отвечаю я глухо. — Наверное.

— Не могу поверить, что она просто оставила тебя, после всего, когда тебе было некуда идти. — Несмотря на то, что она сказала, я каждый раз слышу отвращение и страх в голосе Софии, когда она говорит о солдатах, о Джубили.

— Я оставил ее, — шепчу я. Отвертка кажется свинцовой, и я позволяю своей руке упасть. — Я спас ее, потому что она нужна мне живой. Я не могу в одиночку узнать, что происходит, я не могу… — голос обрывается так резко, как будто меня ударили под дых.

София не сразу отвечает.

— Мне жаль, — произносит она после затянувшейся паузы, ее голос теперь намного мягче. — Я знаю боль от сидения и ожидания, а ответы могут никогда не прийти. — Я поднимаю голову, чтобы обнаружить, что она наблюдает за мной вдумчивыми и обеспокоенными серыми глаза. — Что я могу сделать? — спрашивает она, наконец.

— Ты уже и так сделала слишком много, — отвечаю я. — Я скоро уйду. Я не могу позволить тебе рисковать. — Желал бы я знать, куда я собираюсь пойти дальше.

— Ты не единственный, кто кого-то потерял, — отвечает она, огрызаясь. — Я сама решаю, Флинн, рисковать мне или нет.

Когда я оглядываюсь назад, она пристально смотрит на меня, ее руки сжимаются в кулаки. Я помню, что когда она была ребенком, то она всегда была настолько осторожной и старалась ничего не выдать через язык тела или посредством голоса; естественно, при чтении других, она никогда не хотела, чтобы читали ее. Теперь мне стало интересно, хочет ли она позволить мне это увидеть. Решила ли она показать мне эту свою потребность.

— Есть место, — говорю я медленно, — где она оставит сообщение, если что-то узнает. Но я не могу рисковать, чтобы идти туда.

— Где это? — незамедлительно спрашивает она.