Не живую, а отлитую из стали, хотя форма была исполнена со всеми мельчайшими подробностями - от коготков до последнего перышка. Но при всей своей красоте и изысканности, пташка служила вовсе не для услаждения взоров, и это я знал лучше всех прочих обитательниц Дома радости, разве что, за исключением самой госпожи. Стальная птичка была обычным доносчиком.
Каждый подневольный работник спит и видит, как бы урвать себе мимо хозяина лишний кусок добра, чтобы поскорее получить свободу или же хотя бы скрасить жизнь, вот и подопечные Науты не брезговали получать с мужчин несколько монет в обход своей хозяйки. Собственно, если иметь совесть и утаивать небольшие суммы, никто не будет гневаться, но когда доходы падают, а девицы строят невинные глаза, обвиняя во всем клиентов… Впору задуматься и выяснить, кто кому врет. Допрашивать тех, кто приходит в Дом радости, негоже: быстро отвадишь, значит, нужно разговаривать с подопечными. Но Наута, и сама пору молодости прожившая примерно в том же положении, прекрасно знала, что ложь очень трудно порой отличить от правды, потому решила прибегнуть к простому, но действенному способу. Слежке. Были заказаны статуэтки птиц, достойные украсить и королевскую спальню, а в них нанятый маг поместил чары, позволяющие запоминать звуки разговоров, ведущихся в комнате в течение дня, а потом делать их достоянием того, кому известен секрет пташки, то есть, хозяйке и… мне. Потому что я снабжал пташек единственным подходящим для заклинаний «кормом»: подпитывал Силой.
Наута ласково погладила статуэтку по стальным перышкам, раздался шорох, который постепенно сложился в более похожие на речь звуки, даже голоса в исполнении стального пересмешника оказались вполне узнаваемы, и один из них явно принадлежал… Келли. Другой тоже показался мне знакомым, а его обладательница и являлась заводилой беседы.
- Хорошо тебе, - чирикала птичка. - Вон какой парень ходит!
- И что хорошего? Я ж с него денег не беру.
- Да такому и самой приплачивать можно: молодой, статный, красивый…
- Да уж, красивый! Ты бы с этим красавцем сама попробовала!
- А что такого-то? Вроде все у него в порядке… Или я чего-то не доглядела?
- Ты еще и подсматриваешь? Ах, стерва!
- Да не злись, уж больно вы пара - загляденье… Так что с ним не так?
- Зачем спрашиваешь? Сама глаз положила?
- Ну, глаз, не глаз, а…
- Хочешь, бери.
- С чего это ты расщедрилась? Я ж думала, у вас любовь. А на деле?
- Любовь… - Долгая тишина. - Он хороший. Правда, хороший. Вот только…
- Ну, не тяни!
- Мягкий он, прямо как глина: что хочешь, то и лепи. Ни разу слова поперек не сказал.
- Так что в том плохого?
- А то. Если и мне не перечит, то и никому другому дать отпор не сможет, вот что!
- Ну, ты уж скажешь! Может, он просто тебя любит.
- Даже тот, кто любит, вечно терпеть не станет.
- В этом ты, пожалуй, права, подруга… И весь недостаток?
- Если бы… С ним и миловаться-то не слишком.
- Слабенький, что ли?
- Да не в силе дело… Вот тебе собаки нравятся?
- Собаки? А они причем?
- Притом! Так вот, он, когда целоваться лезет, точь в точь, хассиец: [1] рот разевает и дышит часто-часто, только что язык на сторону не вываливает! Прямо каминный мех, меня аж сдувает… А губы становятся каменные и холодные, словно у статуи какой. |