|
Правда, делал это крайне осторожно и ненавязчиво, потому что с моим отцом так и не смог завязать приятельских отношений. Да и матушка не слишком привечала старшего брата… Наверное, она и предпочла сбежать при первой же возможности именно из-за опасений, причину которых успешно скрывала. И пожалуй, у меня не хватит смелости ее винить. За последние годы я узнал о своем дядюшке столько всего интересного, что и сам бы с удовольствием покинул Саэнну, только бы оказаться подальше от остатков семьи.
Но есть еще одна странность, безмерно удивляющая меня и, как догадываюсь, доводящая до бешенства господина старшего распорядителя. Я его не боюсь. Хоть тресни. Хоть лопни. Хоть удавись. Не могу бояться, и все. Ненависть, презрение, брезгливость… Что угодно, только не страх. Впрочем, мне-то известно, почему так происходит. Потому что в моей жизни было нечто похуже нечистого на руку дядюшки. Нечто настолько ужасное, что даже по прошествии лет, когда тень воспоминания задевает меня своим краешком, кажется, я снова прижимаюсь к стене, силясь отодвинуться подальше, боясь сделать лишний вдох и выдох, неистово желая закрыть глаза, но не могу заставить себя это сделать, потому что видимая взгляду оболочка - все, что осталось от отца, и если зажмурюсь, именно невольное движение моих век окончательно убьет того, кто и так уже мертв… Дядюшка может испортить мне жизнь, это верно. Но изменить мою смерть он не способен. Потому что мне было обещано. Я иду за тобой… Жди… Жду, госпожа. С нетерпением. Только уж и ты дождись, хорошо? - Ты меня слышишь? Снимаюсь с места и подхожу к столику, поверхности которого хватает лишь для того, чтобы примостить курительную трубку и костяную шкатулку для писем. - Вы желали видеть меня? - Должен же я уделять внимание своему единственному племяннику? О, сколько в этом голосе искренней, трогательной и нежной заботы! Здорово наловчился на воспитанниках Анклава, ничего не скажешь. Но зачем расходовать талант на меня? Все равно не поверю. К тому же, если бы дядя хотел заручиться моей верностью и преданностью, мог бы подкидывать заработка побольше, чем выходит с разгребания магических завалов ежегодных экзаменов юных чародеев. - Премного благодарен. Темно-синие глаза, единственная черта, резко отличающая нас друг от друга, укоряюще расширились: - Ты всегда торопишься, Маллет. Это дурная привычка, подлежащая… Подхватываю: - Непременному искоренению под вашим чутким присмотром! Ну не боюсь я его, что поделать?! И не могу заставить себя поиграть в заискивание: как бы я ни лебезил, мое положение не изменится. - Ай-яй-яй, ну зачем же так грубо? Дядюшка не желает тебе ничего плохого, Маллет. И хорошего, что любопытно, тоже. Осталось выяснить, чего именно дядя «не желает» сильнее. - Прошу прощения за резкость. Коротко киваю, изображая намек на поклон. Трэммин снисходительно вздыхает, между делом поправляя на левой руке кружевной манжет рубашки, пронзительно белеющей в прорезях строгой распорядительской мантии. - Ты неисправим. - Это огорчает дядюшку? Он не отвечает. Хотя бы потому, что сказать «да» не достает наглости, а сказать «нет»… Пока я дерзок и непокорен, мои действия предсказуемы. Вот если бы племянник вздумал вдруг подольститься к дядюшке, следовало бы насторожиться и огорчиться. - Вы велели зайти. |
