Мой примитивный ксенологический анализ говорил о том, что Мать Хейр происходит с Мортиса. На злом лице урода, под белесой челкой, блестели такие же глаза, как у тебя, Проныра: бледно-голубые ледышки, вертикальный зрачок — глаза парапсихика с Лаконы. Генетически урод не мог иметь к Матери отношения.

Но он был — лаконец, а потому — урод втройне.

Ты ведь совершенно оправданно дёргаешься, когда меня видишь, Проныра. Твоя раса на Кэлноре считается очень ценной, о ней уже много лет думают всерьез. Предположу, что войну тормозят только ваши технологии, заставляющие перестраховываться наших стратегов. Генетики-то просто мечтают о вас как идеальных контейнерах для наших генов. Есть авторитетные ученые, жаждущие дополнить вашими генами и, таким образом, усилить генетическую мощь Кэлнора: вторжение сделало бы модификацию массовой. Глупо удивляться, что ваши парапсихические способности уже которому Великому Сыну спать спокойно не дают, правда?

Я, конечно, слышал об этом на лекциях по стратегии и генетике. Я был свято уверен, что лаконцы так же блюдут чистоту генетических рядов, как и мы, и что они — такие же поборники евгеники. И вообще — достойные противники. Кажется, лаконцы были для меня единственными недочеловеками, вызывавшими что-то вроде уважения. И вдруг я вижу лаконца — урода.

Шок.

Голова у этого недочеловека в кубе держалась на тонкой шейке, как пустой шлем на палке, тщедушное тельце утонуло в кресле, руки выглядели паучьими лапками, а от скрюченных ножек, раза в три короче, чем бы ему полагалось, меня затошнило. Сын великого народа, подумал я. Как только недочеловеки-парапсихики не стыдятся своих выродков в космосе, где их видят существа других рас? Вот, скажем, я? Ведь я теперь знаю, что лаконцы оставляют жить и, чего доброго, размножаться, генетический мусор! Чего же стоит их хвалёный уникальный генофонд?

И тут мне в голову — в дочиста промытые мозги ЮнКома — пришла мысль, которую я в тот момент счел блистательной. Гора страха и вины свалилась с плеч. Даже если у меня не выйдет генетической диверсии, даже если меня — спаси меня судьба! — искалечат до невозможности иметь потомство, я не стану бесполезным, я — не ничтожество. Я — разведчик Кэлнора в мире недочеловеков. Если меня не убьют, я смогу выяснить, где у них слабые места, и сообщу об этом великой Родине. Я уже начинаю выяснять — я уже знаю о такой слабине.

С другой стороны, подумал я, снова вспомнив слащавое враньё и растерзанные трупы, я могу сделать выбор. Я — разведчик, у меня — явный талант к сбору информации, я соберу столько информации, чтобы решить наверняка, кто тут прав, а кто виноват.

Не для Кэлнора решить. Для себя. Так и становятся на путь чудовищных измен.

В этот момент я впервые в жизни осознал себя хозяином и командиром себе самому.

Мне сразу стало легче. Я с удовольствием заглянул в выключенный монитор, как в зеркало — на свою физиономию, на которой горел знак Железной Когорты. Я в тот миг себе очень нравился: я крут, я умен, я все сделал правильно — выжил в экстремальных условиях и втерся к недочеловекам в доверие. Если так пойдёт и дальше, я уцелею и сохраню жуткое и блаженное, как ощущение свободного падения, чувство личной свободы.

Я просидел в каюте Матери Хейр несколько часов. Все это время я пытался подогреть в себе презрение к мейнцам. Чтобы забыть, что они носят любую одежду, какую хотят, отращивают волосы и не убивают своих злейших врагов, я смотрел на фотку, на Мать Хейр, снятую вместе с мусором и уродом — это помогало мне думать, что она не так уж и хороша. Я не хотел рассчитывать слишком на многое — но в моей голове то и дело коротило противоположные идеи, и я путался в оценках и умозаключениях.

Вероятно, размышлял я, желание обнимать уродов и улыбаться им — это и есть гнилой гуманизм.

Вероятно, возражал в моей голове незнакомый голос свободы, желание опустить бластер, видя беспомощного врага — это тоже гнилой гуманизм?

Я шёл вразнос.