На волне удачи Тарасенков пытается напечатать в своем критическом отделе что нибудь особенно смелое. Молодой критик Владимир Огнев вспоминал, как они решили посягнуть на святое – сложившиеся правила советской критики, которая начисто была лишена самостоятельности.

«Еще до наделавшей шума статьи "Ясности!" о Маяковском, которую Ан. Тарасенков просунул только в отсутствие А. Твардовского (он был в отпуске) и за публикацию которой долго журил Тарасенкова Александр Трифоныч, в 1952 году тот же Тарасенков пытался поставить в номер еще одну мою статью "У нас нет критики" (в планах статья именовалась "Если говорить начистоту…"). В архиве сохранилась рукопись, вся испещренная пометками члена редколлегии М. Бубеннова: "Здесь все против указаний партии!", "От имени кого говорит автор? Клевета!", "Это троцкистские штучки!", "Могут ли эти "факты" иллюстрировать Ваши "Положения", носящие антипартийный характер?", "Какая возмутительная манера письма!", "Автор всерьез говорит такие антисоветские вещи?", "Врет автор!", "Клевета! Антисоветская клевета!", "Подло!" и т. д. Ну, прямо пометки Сталина на полях работы Каутского!

Вот некоторые цитаты, вызвавшие такой гнев Бубеннова.

«У нас критика все – и табель о рангах, и форум красноречия, и кормушка. Только не страстное слово правды, только не спор об истине, только не волнение мысли».

«Критика существует как то до стыдного незаконно. К ней отношение, как к галстуку в жаркую погоду. С ним хлопотно, он мешает, но без него будто и неприлично».

«…Плохо умеем спорить. А без этого нет критики. В творческой практике нашей укрепилось странное ведомственное подведение итогов: "заключительная статья редакции", "итоговая статья дискуссии", после которых инакомыслящие вынуждены прикусить языки. Но разве в искусстве спор об истине решается большинством голосов?» (реплика на полях: "А разве нет?").

«Многие ошибки критики имеют корни в литературе, состояние которой можно сравнить с состоянием атмосферы. Только очень наивные люди стали бы пенять на барометр, который лишь честно (если он исправен) регистрирует показания погоды. Критика – лишь барометр». <…>

«Многоуважаемый Ан. Кузьмич! – писал М. Бубеннов. – Категорически возражаю против напечатания этой обывательской, клеветнической, полутроцкистской статьи. С прив<етом> Мих. Бубеннов, 1 окт<ября> 1952 г.» .

Конечно «полутроцкистская» статья не была напечатана. А Бубеннов терпеливо ждет своего часа, несмотря на всеобщее оживление и радость по поводу победы Гроссмана.

13 октября роман «За правое дело» выдвинут секцией прозы СП ССР на Сталинскую премию. Появляются восторженные рецензии в журнале «Молодой коммунист», «Огонек», «Вечерний Ленинград». Критики всерьез пишут о том, что Гроссман написал советскую «Войну и мир».

Пастернаку было чрезвычайно интересно сравнить своего «Доктора Живаго» с тем, что сделал Гроссман. Но роман «За правое дело» его разочаровал и он подробно написал об этом Ариадне Эфрон в ее туруханскую ссылку 19 октября 1952 года:

…тут много шуму наделал напечатанный в четырех номерах «Нового мира» (с седьмого по десятый) роман В. Гроссмана «За правое дело». Все советовали прочитать. Я воспользовался вынужденным досугом и стал читать.

Мне очень понравилось начало, описание первой ночи войны на границе, множество определений, умных и глубоких, множество зарисовок, живых и поэтических, строки о Яснополянском доме, все о письме матери (Штрума) и его чтении сыном, вся часть об эвакуации детдома и воздушном налете немцев на Сталинград, все о национал социалистах в Берлине.