Директор явно растерялся, хотя и попытался не показать этого.

— Понимаю. — Он подобрался, подтянулся, словно упоминание о конфиденциальности перевело разговор в некую более высокую плоскость. — Я подготовил списки учащихся за тот год и сейчас проверю по классам. — Он повернулся к монитору и осторожно подвигал мышкой. — Трёстюр, говорите… Трёстюр, Трёстюр… Так, вот он. Трёстюр Агнесарсон. Трёстюр Агнесарсон. Ага. Он. Ну конечно.

— Конечно?

— Прекрасно помню этого мальчика. Удивительно, что сразу о нем не подумал… Теперь, с позиции сегодняшнего дня, понятно, что это и должен быть он. Меня тогда только назначили, и учителя постоянно на него жаловались, хотя он тоже был новеньким. Обычно с новичками проблем не возникает. По крайней мере не с самого начала. Он стал исключением, да еще заслужил сомнительную честь первого трудного ученика, с которым мне пришлось иметь дело в должности директора. После него, конечно, было много других. Не уверен, что я запомнил их так же хорошо.

— У него были проблемы с поведением? — спросила Фрейя.

— Я бы так не сказал. Там было кое-что другое. Не обычный синдром дефицита внимания и гиперактивности. Ни дислексию, ни аутизм не диагностировали. Вызывающее оппозиционное расстройство не обнаружили. Нужно иметь в виду, что многие из этих диагнозов были тогда чем-то новым, так что сегодня результаты могли быть иными. В наше время специалисты с опытом легче распознают всевозможные синдромы и расстройства.

— Тогда почему его так часто к вам приводили? — поторопил директора Хюльдар. Никакие расстройства и синдромы его не интересовали, а если они интересовали Фрейю, то та, скорее всего, разбиралась в них получше многих. Неприязнь к директору происходила отчасти из осознания того факта, что сам он, Хюльдар, вполне возможно, страдал в юности от такого же расстройства, но не получил никакой помощи. Кто знает, может быть, родись он позже, был бы сейчас доктором?.. Хотя, наверное, это чересчур; другое дело, что улучшение концентрации могло бы помочь ему поддерживать более стабильные отношения с окружающими.

— Как бы вам сказать… — Директор перевел взгляд с Фрейи на Хюльдара и обратно. — У него не было трудностей с концентрацией, учеба давалась ему легко — когда он брался за нее всерьез. Нет, его проблемы не имели прямого отношения к школе, к стычкам с другими учениками и преподавателями. В какой-то момент мы исчерпали все свои возможности и пригласили профессионала. Детского психолога, вроде вас. — Он смерил Фрейю оценивающим взглядом.

Слишком долгим, решил Хюльдар, — СДВГ директор определенно не страдал.

— И что? — поторопил он.

— Я не знаю, как у них это проходило. Они встречались вне школы. Если не ошибаюсь, я получил один-единственный отчет, в котором говорилось, что мальчику в скором времени полегчает. В докладе также содержался совет относительно того, как вести себя с ним, если мы столкнемся с дальнейшими проблемами. Но случилось так, что паренек ушел от нас до конца учебного года и стал проблемой для какой-то другой школы и какого-то другого директора.

— В чем это проявлялось? — Фрейя наклонилась вправо, как можно дальше от Хюльдара.

— Мальчик был… как бы это сказать? Угрюмым, наверное? Я не видел его веселым, счастливым, не помню, чтобы он улыбался. Смерть и зло — только это его и занимало. На его рисунках всегда присутствовали мертвецы, в сочинениях — казни и убийства. Учителя жаловались на него постоянно, приходили один за другим, так что дверь в мой кабинет почти не закрывалась.