Она надеялась, что Брайан Томас избавится не только от излишней сдержанности, но и от своей одежды.

– Итак, это все, что ты знаешь. – Бенцу хотелось схватить своего брата за воротник и придушить его на месте. Что такое происходило с Джеймсом? Священник, который не может держать свои руки подальше от женщин – женщин Бенца.

Неправда, Бенц, ты сам оттолкнул Оливию, напомнила его совесть.

Криминалисты все еще занимались сбором улик, в то время как Монтойя на улице разговаривал с прессой, а также допрашивал соседних жителей в надежде найти человека, который хоть что-нибудь видел.

Джеймс повторил свой рассказ полудюжине полицейских без всяких противоречий. Бенц почти верил ему. Почти. Джеймс сидел здесь, в церковном кабинете, на лице его были морщины от напряжения, во взгляде мука, и он нервно потирал руки. Он казался по-настоящему обезумевшим от горя. На убийцу он не походил.

Он священник, у него темные волосы, голубые глаза, и он носит кольцо с темным камнем... Он знает Оливию, и, судя по всему, близко, раз он не выполняет свои обеты; он обнаружил труп и был весь в крови – вероятнее всего, в крови жертвы.

– Так что насчет твоих прихожан? Есть среди них похожие на психов?

– Несколько. Одни давно страдают слабоумием, у нас есть несколько прихожан, в дееспособности которых можно усомниться, но есть ли у нас человек, которого я счел бы свихнувшимся садистом, способным на убийство? Нет... некоторые странные, конечно, и кого-то я толком не знаю, но нет, я не думаю, что кто-нибудь из них... – Его голос оборвался. – Не могу точно сказать.

– Еще как можешь. Если они добрые католики, разве они тебе не исповедуются?

Секунду Джеймс не двигался. Он сложил губы трубочкой и повернул свое кольцо. Бенц задел больное место. Он ждал. Наконец Джеймс произнес:

– Хороший католик не совершил бы убийства.

– А плохой?

Джеймс сглотнул.

– Все дети господни...

Бенц перегнулся через стол и схватил брата за чистую рубашку. С окровавленной работали криминалисты.

– Прибереги подобные разговоры для своих прихожан, понял? Не все дети господни хорошие люди. Некоторые плохие. Больные. Слабоумные. У них в голове не все правильно работает, и они действуют иначе. Они плохие, Джеймс. Злые. Поэтому не говори мне всякой ерунды! Ты знаешь кого-нибудь, кто мог убить Микки Гейнса или одну из других жертв?

– Я... у меня нет доказательств.

– А интуиция? Внутреннее ощущение? Все такое прочее, Джеймс. Речь идет о жизни людей; ты хочешь, чтобы случившееся с этим пареньком, – свободной рукой он сделал жест, охватывающий церковь и алтарь, – произошло с кем-нибудь еще? Знаешь, что я думаю? Именно ты рассказал, как истязали святых. Я готов поставить свою пенсию на то, что этого паренька убил тот же самый убийца. Поэтому помоги мне, а?

– Я пытаюсь, но я не знаю, кто это сделал, – ответил он с мукой во взгляде, и его лицо, казалось, постарело на десять с лишним лет.

– Ты что-то знаешь! – сердито выпалил Бенц, брызжа слюной.

Джеймс, которого что-то грызло изнутри, покачал головой:

– Я ничего не могу тебе рассказать.

– Ты лицемерный, ханжеский сукин сын. Людей убивают! С ужасающей жестокостью. Микки Гейнс – это лишь верхушка айсберга. – Он напряг пальцы, которыми держал рубашку брата из гладкой ткани. – Если можешь, ты должен помочь мне остановить все это!

– Я сделаю все, что в моих силах.

– Черта с два! – Бенц опустил руку, но остался стоять так близко, что едва не касался носом лица Джеймса. – Ты сказал, что тебе нужно было обсудить с богом какие-то проблемы.

– Да.