– Не поверите, Юрий Никифорович, волнуюсь как гимназист, но надеюсь, что Рузскому с Божьей помощью удастся склонить государя к правильному решению.

– Я не был бы столь оптимистичен, – Данилов не спеша закурил, отгоняя ладонью облако дыма, – многое зависит от революционной динамики, её внешних проявлений…

– Да, согласен. Надеюсь, в столице всё идёт по плану…

– Господа, – раздался из глубины салона противный голос надоевшего всем американского газетчика, – обсуждая народные волнения в Петрограде, вы напоминаете пассажиров «Титаника», озабоченных состоянием айсберга.

Генералы переглянулись и одновременно скривились, как от кислого лимона. Они бы с превеликим удовольствием вышвырнули эту язву из свитского вагона, но Рузский лично притащил его с собой, приказал любить и жаловать, поэтому приходилось терпеть. Лопотал журналист бойко, с завидной даже для русских людей орфоэпией, с еле заметным акцентом, лишь изредка вставляя английские слова. Но когда открывал рот, вёл такие неуместные речи, хоть святых выноси.

– Я услышал в ваших словах сарказм, – проворковал Лукомский максимально благожелательно, но с налётом раздражительности. – Хочу заверить, что стереотип о русских генштабистах, как реакционерах и держимордах, не имеет под собой никакого основания. Как самые образованные в армии, мы представляем наиболее прогрессивную часть русского общества, мечтающую присоединиться к передовым европейским демократиям.

– Весьма похвально, – слегка поклонился наглый америкашка, – наслышан. Неумолимое влечение к западной цивилизации среди прогрессивной части русского общества настолько велико, что многие представители правящей элиты отправляются туда, обгоняя Отечество, приобретают real estate, открывают счета в иностранных банках и переводят на них серьёзные access в размере жалования за пятьдесят или даже сто лет беспорочной службы.

Лицо Лукомского вытянулось и побагровело. Еле сдержав гневный вопрос «на что вы намекаете», застрявший комом в горле, генерал старательно гасил бушующие эмоции, чертыхаясь про себя и воровато оглядываясь по сторонам, не заметил ли кто из окружающих вспышку его гнева. Однако америкашка уже потерял к нему интерес и обращался к Данилову.

– Ваше высокопревосходительство! А вы не боитесь, что столь ожидаемая революция вдруг сделает fire и откажется от ваших услуг, не поверив столь прогрессивным взглядам?

– Если бы вы знали русские пословицы так же хорошо, как изучили русский язык, – снисходительно усмехнулся Данилов, – вы бы запомнили народную мудрость: «Коней на переправе не меняют».

– О да, – кивнул американец, – подобные пословицы есть и у других народов. У коренных индейских племён Техаса, например, она звучит несколько иначе: «Коней на переправе не меняют, а ослов – можно и нужно!»

Открытые рты генералов не успели исторгнуть достойный ответ на возмутительную иностранную дерзость, как дверь в приёмную отворилась, и на пороге собственной персоной появился главнокомандующий армиями западного фронта генерал Рузский. Нервно натягивая перчатки и глядя поверх запотевших очков, он прошествовал мимо вытянувшихся в струнку офицеров, подойдя вплотную к «американцу».

– Мистер Кеннеди, я обещал дать вам интервью. Сейчас самое подходящее время. Пройдёмте в мой штабной вагон – там нам никто не помешает. Господа, – Рузский поднял глаза на генералов, – прошу прощения. Разрешите откланяться. Дела!

* * *

Пропустив гостя вперёд, тщательно закрыв за ним дверь, Рузский, смахнул с лица любезную улыбку, без прелюдий и увертюр прошёлся по «американцу», как танк по вражеским окопам.