– В таком случае, – Распутин нехотя оторвал губы от прохладных пальцев Анны, – я должен вернуться к своим врачебным обязанностям и спасти прекрасную даму от этого невыносимого молотобойца. А когда тебе полегчает, мы обязательно займёмся вот этим, – и Григорий кивнул на стопку забытых листов, исписанных ровным, каллиграфическим почерком.

Глава 7

БДСМ

– Хассе! Меня не ждать, буду только завтра!

Немолодая, но ещё очень привлекательная дама с гибким станом, способным внушить зависть любой нимфетке, впорхнула в авто, успев по дороге опустить на лицо вуаль и засунуть ручки, обтянутые тонкими лайковыми перчатками, в песцовую муфту.

– Как скажете, фру Суменсон, – почтительно поклонился привратник и поморщился, провожая взглядом угловатую, тарахтящую, дымящую, воняющую повозку, не подходящую столь воздушной, грациозной пассажирке.

Дама, названная привратником «Суменсон», сама давно не ездила по вызовам. Новые солидные дела, привлекательные возможности и большие люди поглощали её время без остатка. Лишь иногда и только по рекомендациям старых клиентов, ставших добрыми друзьями, она позволяла себе забытые шалости, дарившие ей иллюзию замедления беспокойного и неумолимого бега времени, возвращая в те дни, когда совсем юная куртизанка ловила на себе похотливые взгляды обладателей тугих кошельков, раздевавших её своими потными ручонками, пока она небезуспешно опустошала содержимое их карманов.

Вот и этот вызов, оформленный в виде нижайшей просьбы от знакомого святоши, регулярно пренебрегающего целибатом в её объятиях, был тем случаем, когда отказываться было неправильно и недальновидно. Клиент, как сказал иезуит, был хоть и состоятельным, но не полностью дееспособным, а фру Суменсон не претило обычное человеческое сострадание, особенно, когда оно подкреплялось звонкой монеткой солидного номинала.

Фешенебельный отель Stallmästaregården стоял тёмен и молчалив – зимние месяцы традиционно считались «мёртвым сезоном», и только одно окно на втором этаже призывно горело жёлто морковным светом.

Швейцар, такой же угрюмый и серый, как весь Стокгольм, принял шубу, поклонился и рукой обозначил направление движения. Фру Суменсон поднялась по хорошо знакомой винтовой лестнице. Дверь открыла какая то безразмерная грымза. Одежда горничной смотрелась на ней, как на корове – седло. Белоснежный чепчик оттенял неумело наложенный макияж, густые, лохматые брови по своей развесистости могли соревноваться с причёской, но больше всего привлекали внимание своей уродливостью две отвратительные бородавки на носу и на щеке, приковывая взгляд, не давая внимательно разглядеть остальные черты лица.

Горничная кивнула, посторонилась, пропуская фру Суменсон в апартаменты. Посреди гостиной в инвалидной коляске сидел седовласый, опрятный старичок, настолько благообразный, что при виде его хотелось перекреститься. Длинные, аккуратно расчесанные на прямой пробор волосы плавно перетекали в ослепительно белые бакенбарды, а те, в свою очередь – в аккуратную, клинышком, бородку и роскошные гусарские усы под прямым, длинным греческим носом с узкими ноздрями, слабо выраженной переносицей, отчего казалось, что лоб переходит в линию носа с едва заметным изгибом.

– Фру Суменсон? – полувопросительно, полуутвердительно произнёс клиент по французски, глядя исподлобья. – Признаюсь, когда старина Дальберг описывал вас, я посчитал, что он сильно приукрашивает, однако, увидев лично, убедился, что он даже несколько поскромничал, рассказывая, насколько вы привлекательны.

– О! Вы мне льстите, мсье…

– Луи де Фюнес… Но вы можете меня называть просто Луи…

– У вас очень интересное произношение, Луи, – проворковала Суменсон, проходя внутрь комнаты и кладя на стол свою сумочку.