|
Повертелся около «Мадсена», покряхтел, приложился к прицелу. С весёлым матерком непрерывным потоком полились новые команды – обрубить, расчистить, подбить клинья под венец, сделав узкую продолговатую щель по всей ширине чердака… Позицию у слухового окна безжалостно забраковал, перенёс её вглубь. Приказал доставить десяток мешков с песком, уложив их полукругом в четырех шагах от оконного проёма. Проделал амбразуры. Лёг на пол, пристроив ствол на шамотные кирпичи вместо сошек. Удовлетворённо хмыкнул, приложился щекой к прикладу. «Бумс! Бумс!» – басовито грохнули пристрелочные выстрелы. Раздался недовольный бубнёж «ух, бодается, сцуко!» Схватился за хомутик прицела, снова «Бумс бумс!» и так далее, непрерывным потоком. А Булгаков, как зачарованный, смотрел в его глаза, выплёскивающие весёлую злобу, и постепенно заражался этим боевым азартом. «Человек огня!» – выскочила странная мысль из закоулков сознания, засела занозой в правом полушарии и каждый раз давала о себе знать, когда он видел пронзительный взгляд, источающий абсолютную уверенность и чувство собственного превосходства.
Распутин на секунду вынырнул из своей ауры кшатрия, и впервые обдал Булгакова кипятком тревоги. – Доктор! А вы почему еще здесь? Идите в тыл, к морякам! – Вы за кого меня принимаете? Ещё один внимательный взгляд, извиняющийся и даже веселый. – Ну тогда вы со мной! Помогайте снаряжать магазины. Стрелять сегодня будем много. Приглашаю на Новогодний Голубой огонёк! Танцуют все! «Танцы» начались через четверть часа. Сначала послышался треск ружейных залпов, будто через лес пробирался кто то огромный и неуклюжий, ломая по дороге по десять веток за раз. Затем показались пригнувшиеся к гривам патрульные казачки, непрестанно стегавшие идущих намётом коней, а за их спинами, буквально в десяти шагах – выставленные пики дозорного десятка германских улан, стремительно нагоняющих, беспощадных, алчущих крови. – Не стрелять! Ждать! – неожиданно громовым басом рыкнул Георгий Ефимович, прыгнул к пулемету, переводя режим огня на скобе спускового крючка в одиночный. В полной тишине оружие ожило и забилось в руках доктора раненой птицей. Бумс! Бумс! Бумс! – словно какой то шутник кидал в железную крышу мызы здоровые камни. А в двух сотнях шагов, как снопы, валились с коней кайзеровские уланы. Никаких привычных пулеметных очередей, никакого свинцового веера. Только безжалостные точечные уколы шпагой над головами скачущих к мызе казаков… За десять секунд погоня закончилась. Булгаков замер, глядя на этот безжалостный разгром. Рядом с ним изумлённо застыл второй номер расчёта. – Курсант Табуреткин стрельбу закончил, – послышалось задорно ироничное. – Расход – десять патронов, мишени ростовые, наглые – поражены, – и опять громовым басом, не дав никому опомниться, – отряд, к бою!
Глава 17 У старой мызы
Уланы шли красиво и лихо, размашистой рысью, синхронно пружиня в стременах в такт шагу, держа равнение и дистанцию в колонне по четверо – больше не позволяла ширина дороги. Кажущиеся ледяными наконечники пик бликовали в лучах восходящего солнца, полковые флажки колебались над облаками пара, выдыхаемого сотнями лошадей – добротных, откормленных, подобранных по росту и масти. Командир немецкого авангарда, услышав одиночные выстрелы и предположив, что его кавалеристам противостоит не более, чем пехотный взвод, дал приказ атаковать с ходу! «Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию », – процитировал Булгаков неожиданно пришедшую на ум фразу из романа Толстого «Война и мир». – Доктор! – голос Распутина, минуту назад командно сотрясавший своды мызы, прозвучал сдавленно, – вы можете подать сигнал секрету? – Простите… – начал Булгаков и осёкся, взглянув на лицо коллеги. |
