Вот и теперь он верен себе:

— Хабур — вот то, что нам нужно! Там сотни теплей. — И бодро добавляет:

— А если мы не найдем, что нам нужно, на Хабуре, то двинемся на Джаг-Джаг!

Впервые услышав от него это экзотическое название, я опросила:

— А что такое Джаг-Джаг? Неужели я никогда не слышала этого названия? Впрочем, многие не слышали, снисходительно добавляет Макс.

Я честно признаю свое невежество и добавляю, что и о существовании реки Хабур узнала только от него.

— А разве ты не знаешь, что Телль-Халаф стоит на реке Хабур? — изумленно спрашивает он.

Произнося «Телль-Халаф», Макс благоговейно понижает голос. Я качаю головой и сознаюсь, что если бы не вышла за него замуж, то не имела бы никакого представления о знаменитом Телль-Халафе! Должна сказать, что объяснять потом знакомым, где именно мы копали, бывает очень трудно.

— В Сирии! — обычно говорю я.

— О! — восклицает, как правило, собеседник, слегка ошарашенный моим ответом, и морщит лоб. — Да, конечно, в Сирии, но где это? — Это название сразу вызывает чисто библейские аллюзии. — Это ведь где-то в Палестине, верно?

— Это рядом с Палестиной, — говорю я ободряюще. — Немного дальше, вдоль побережья.

Моя подсказка ничего не дает, поскольку понятие «Палестина» у всех ассоциируется тоже скорее с Библией и с уроками в воскресной школе, нежели с конкретным географическим объектом.

— Нет, я все равно не представляю, где это. — И морщина на челе углубляется. — Где вы, в конце концов, копали — у какого города?

— Ни у какого. Возле границы с Турцией и Ираком.

На лице приятеля по-прежнему написано полное недоумение.

— Но ведь какой-то город есть там поблизости!

— Алеппо — в двухстах милях от нас!

Тут, как правило, твой собеседник вздыхает и сдается.

Но потом, вдруг встрепенувшись, спрашивает:

— А чем вы питались? Наверное, только финиками?

Когда я говорю, что у нас были с собой цыплята, яйца, рис, огурцы, апельсины, бананы, баранина, фасоль и баклажаны, он смотрит на меня с упреком и откровенным разочарованием:

— Ничего себе походная жизнь!

Посередине огромного двора (он называется «хан») для меня ставят стул, и я гордо восседаю на нем, пока Макс, Мак, Аристид, Хамуди и Абдулла устанавливают палатки.

Мне, несомненно, повезло: на моих глазах разыгрывается увлекательный спектакль. Опыта у действующих лиц никакого, а могучий ветер пустыни — плохой помощник. Абдулла взывает к Аллаху о сострадании и милости, армянин Аристид требует помощи от всех святых, слышатся буйные ободряющие выкрики и хохот Хамуди и яростные проклятия Макса.

Один только Мак хранит молчание, но и он время от времени еле слышно цедит сквозь зубы какое-то слово.

Наконец дело сделано. Палатки несколько кособокие, но они стоят! И вот мы уже честим на все корки нашего повара, который, вместо того чтобы тотчас же заняться обедом, разинув рот, как и я, глазел на представление.

Впрочем, у нас есть консервы — банки мигом вскрыты, скоро готов и чай. Тем временем солнце садится, ветер стихает, сразу становится прохладно, и мы отправляемся спать. Я впервые в жизни пытаюсь забраться в спальный мешок. И с помощью Макса мне это наконец удается. Оказывается, внутри очень даже уютно и удобно. Я всегда беру с собой в путешествие хорошую пуховую подушку — именно она для меня символ той грани, которая отделяет комфорт от убожества. Я радостно заявляю Максу:

— Думаю, мне понравится спать в палатке! — И вдруг пугающая мысль:

— Как ты думаешь, а по мне ночью будут бегать крысы, мыши или еще какие-нибудь твари?!

— А как же! — ласковым, сонным голосом бормочет Макс.