— Ты нам мозги не пудри, отец. Мы только начинаем здесь пить. А ты охоту отбиваешь своими бреднями. У меня мамаша во сне поет — это факт, и с меня этого хватит. А чтоб покойники пели, это, папаш, уже революция в естествознании. Нас этому в школе не учили.

Другие и слышать не хотели про такое, чтоб переть на какую-то могилу и слушать там песни. Они очень обижали Костю своим неверием. И все-таки нашелся один старичок, который клюнул на предложение Пугаева. Это произошло уже через месяц после первых признаков пения из могилы. Пугаев частенько, но с большою опаской туда заглядывал, и то только днем, при свете; вечером, в темноте, он и думать не хотел о том, чтобы сидеть около такого места. А заглядывал он туда, потому что его стало тянуть. Тянет и тянет. «Ну и что ж такого, — думал Пугаев, — я песни всегда любил. Правда, смысл не понимаю, но, наверное, так и положено, если поют из могилы. Они ведь «там», а мы «здесь»».

Старичок этот, клюнувший, был совсем плох, слаб, и Пугаев еле дотащил его до могилы. Старикашка прилег на землю и стал внимательно слушать. И вдруг пугливо и с ребячьей резвостью вскочил на ноги.

— И вправду поють… Слышу, но еле-еле, — пробормотал он.

— Про что поють-то? — спросил Пугаев.

— О звездах, — сказал старик.

Пугаев приник, и действительно, пение было про звезды, но тихое-тихое.

— Хорошо поют, — прослезился вдруг старичок.

— Ну вот, — сказал вставший Пугаев, — значит, на самом деле все это, раз не один я слышу…

— Конечно, на самом деле. У меня слух хороший, — прошамкал старичок.

— Но не все могут это слышать, — заметил Пугаев.

— Конечно, не все, — согласился старичок. — И петь не все могут. Особенно среди покойников.

— Не боишься, дед? — строго спросил Пугаев.

— А чего мне бояться? — опять прослезился дедуля. — Я скоро сам среди них буду. Родня они мне станут, значит.

— Ну, пойдем, родимый, домой, а то заслушаемся, — грустно промолвил Пугаев.

Через неделю Костя нашел еще одного человека, подтвердившего пение. Но на этот раз Пугаев заскучал. «Небось на самом деле много нас с таким тонким слухом, — решил он. — А я думал, что я исключительный».

Но на могилу ходить продолжал. Не теряя при этом работы. Одним словом, социальную жизнь тоже соблюдал.

Однажды, уже во второй половине дня, он пришел на свою могилу. Прислушался. Теперь пели о любви. Как все равно в каком подземном храме. Выпил на этот раз крепко. И под это пение о какой-то несбыточной любви стал засыпать.

Тем временем мимо проходил Саня Плюев, немного никудышний парень лет двадцати семи. Увидев спящего на могиле Пугаева, Плюев удивился. «Ну и ну, — подумал он. — Уже могилы оскверняют. Он бы еще наблевал тут. Ну да ладно, его дело, а пошарить в карманах не мешает», — оживился Саня. О себе Плюев всегда говорил, что он и мухи не обидит, и сам верил в это. Но тут решил, что для верности надо спящего грохнуть по башке бутылкой, чтоб крепче спал, а потом уж пошарить. Бутылка валялась рядом, и Саня к ней потянулся. В карманах оказалось всего ничего. «Мне на водку с пивом и сеструхе больной на курицу хватит», — удовлетворенно промычал про себя Плюев. Уходя, оглянулся на Пугаева. На душе стало тоскливо. «Чтой-то он не шевелится, — подумал Плюев.