— Хорошо, — сказал филантроп. — Лабораторию можете устроить в аппендиксе, рядом с залом флейтистов.

* * *

После двух недель интенсивной работы за закрытыми дверями, с контролируемыми взрывами, с лязгом привязных ремней, серным дымом и вырубанием электричества Миош позвал филантропа в свою лабораторию и показал ему аппарат по производству сновидений. Механизм был очень простой, и казалось странным, что никто до Миоша не додумался до этого. Он состоял из винта с цветными прозрачными лопастями, смонтированного перед люминесцирующим источником и приводимого в действие часовым механизмом. Силой вращения эти различно окрашенные лопасти попадали под свет лампы, и на лицо спящего падали разноцветные блики. Для программирования сновидений, по мнению Миоша, достаточно было изменения количества вращений винта в минуту, чередования оттенков цвета, направления движения воздуха и звона адвентистского колокольчика. Миош составил словарь сновидений на 237 страницах, где темы сновидений были представлены в виде уравнений. Но Ахилл Дюпон-Марианн был настроен весьма скептически. Миош предложил ему сначала самому испытать аппарат. Но филантроп отклонил это предложение. Ему никогда не снились сны. Самое большее, это во время затруднительного пищеварения ему случалось ночью через закрытые веки увидеть маргаритку, с которой под порывами ветра облетали лепестки. Так что настоящим сновидением это вряд ли можно было назвать. Для опыта требовалась более благодарная почва. Да и Ахилл Дюпон-Марианн не хотел обзаводиться дурными привычками.

После долгого обсуждения было решено, что старший подметальщик как нельзя лучше подходил для этого. Он был ленив, лунатик и полуидиот. Звали его Бравур.

Когда его посвятили в замысел, он совсем не удивился.

— Хорошо, — повторял он, — только чтобы аппарат не вонял.

— Не бойтесь, — отвечал Миош. — Скажите только, какой сон вы хотели бы увидеть сегодня ночью? Экзотическое путешествие? Встреча с полуодетой женщиной? Горноспасательные работы? Прогулку в гондоле летним вечером?

Бравур качал ногой в воздухе и упорно молчал.

— Ну же, Бравур, — подбодрил филантроп. — Не стесняйтесь. Скажите мсье, кем бы вы хотели быть сегодня ночью.

— Мне и так хорошо, — отвечал Бравур.

— Вы уверены? — вскричал Ахилл Дюпон-Марианн. — Но каждый из нас, даже если он очень счастлив, в глубине души лелеет какую-то тайную надежду, какую-то давнюю мечту… Ну же… Говорите…

Бравур зарделся, пожевал губами и наконец сказал:

— Я хотел бы быть филантропом.

— Что… что вы говорите?

— Я хотел бы быть филантропом, — повторил подметальщик, и глаза его насмешливо вспыхнули под кустистыми бровями.

Ахилл Дюпон-Марианн чуть было не возмутился при мысли, что этот мужик, пусть даже во сне, хочет отнять у него его роль. Но вскоре он понял, насколько лестным для него было желание этого неотесанного человека. Он почувствовал, как его подняло, возвеличило это дерзкое желание. Стать Ахиллом Дюпон-Марианном было для Бравура немыслимым, возможным только во сне, чудом. Ему хотелось этого, как ребенку хочется достать луну с неба. Всем своим дряхлым плебейским телом он тянулся к этому. Но сколько бы он не выбивался из сил, расстояние было непреодолимо. Милый Бравур! Как ему отказать, как не подать милостыню этой иллюзии? Со слезами на глазах, с дрожащими от волнения губами Ахилл Дюпон-Марианн протянул руку подметальщику и сказал:

— Согласен!

И у него возникло сладостное ощущение, будто он отдал свое тело на съедение трудящемуся классу.

Миош, послюнив палец, немедленно принялся листать свой словарь:

— Феникс, Филадельфия… Филантроп, ну вот.