И под легким, как пар, свитером темнели ребра.
Она взвыла, как зверь, и схватилась руками за горло. Петля неумолимо сжималась, сдавливая дыхание, разрезая кожу похлеще веревки. В голове кружились огненные искры. Язык вывалился изо рта. И она провалилась в страшную пустоту, полную криков и всхлипов. Больше ее не видели.
* * *
Жители Валюлеклу рассказывают, что иногда грозовыми вечерами далеко, ниже по течению реки, огибающей город, можно услышать звон велосипеда. Люди баррикадируют двери, закрывают ставни. Звук приближается, становится громче, велосипед звенит на улице. И в щелочку между ставнями можно увидеть светло-зеленый тандем, который на бешенной скорости несется в темноте. На заднем седле никого. На переднем — толстая женщина в черном платье, а над ней полощется, танцует и вьется огромная траурная вуаль, разорванная ветром.
СУД БОЖИЙ
Глава I, в которой читатель знакомится с Александром Миреттом
Когда-то в средние века жил человек, которого звали Александр Миретт. Он был так худ, что кожа лица была до предела натянута на скулах и подбородке. Его светло-русые волосы неопрятными прядями спадали на сухую шею. Выпятив могучую грудь, с постоянно впалым животом, на сильных жилистых ногах он, царственный и грязный, проходил мимо низеньких домов, и женщины отворачивались, встречая его дерзкий взгляд.
У Александра Миретта был друг — обезьянка Валентин, которую он носил на плече. Это было странное животное, со сморщенной, как спущенный чулок, мордочкой, волосатыми лапками и гладким и победоносно задранным кверху хвостом над красным задом. На голове у обезьянки была шапочка цвета зеленого миндаля, украшенная медальками и павлиньими перышками. По команде хозяина Валентин мог притворяться мертвым, показывал, как пьяный муж возвращается домой, как девственница томится весенней ночью, базарную торговку:
Когда-то Александр Миретт посещал занятия ученых мужей на улице Фуарр, но из этих занятий у него в памяти осталось лишь несколько латинских изречений и большая усталость. Он с ужасом вспоминал, как приходилось просыпаться, дрожа от холода, на рассвете, когда в Кармском монастыре било пять часов, как ему нужно было сбегать по крутой черной лестнице с фонарем в руке и рогаткой за поясом, огромные засовы, шатающуюся, ступеньку, пустынные улицы, на которых при его приближении шарахались кошки. В конюшне, где проходили уроки, стоял табурет для учителя и лежали охапки соломы для учеников. Их многочисленное и дурно пахнущее стадо освещали восемь свечей. Замерзшие руки едва удерживали гусиные перья. Колени ныли под тяжелой доской для писания с роговой чернильницей. И под мерное бормотание учителя блохи немилостиво кусали за ягодицы. Миретт вскоре отказался от своих интеллектуальных амбиций в угоду более доступным радостям плоти и винного бочонка.
Ленивый, грязный, развратный, он жил на милостыню и промышлял мелкими кражами, ночевал в канавах, питался, чем Бог пошлет, а несколько монеток, заработанных среди щедрой публики выступлениями Валентина, тратил в подозрительных кабаках, где пьют дешевое рвотное вино и лезут под юбки девкам.
В одно прекрасное воскресенье, напившись на деньги, собранные под церковью после мессы, Миретт покинул игорный дом в особенно блаженном и решительном настроении.
Валентин, вскарабкавшись на спину своего хозяина, издавал резкие крики и трепал его по затылку. В карманах было пусто, нутро горело, и Александр решил в тот же вечер раздобыть несколько монет для нового возлияния. Но хорошо одетый буржуа, к которому он подошел на темной улице, не захотел слушать его сетований и продолжал свой путь, не исполнив долг христианского милосердия.
Это так разозлило Миретта, что он вначале потерял контроль над своими речами, а затем и над своими действиями.
— У, подонок! — закричал он. — Чертов безбожник!
И прежде, чем прохожий бросился бежать, опустил ему на голову окованную железом дубинку. |