Толстяк криво улыбнулся, наверное вспоминая «борова».

— Да, благочестив, смотри, как бы он тебя ночью не зарезал.

— Так что, по рукам?

Покупатель пожал плечами, глядя на пса:

— Черт его знает. По рукам.

На опустевшую после моего бегства арену вышел Луиджи. Он убрал со лба засаленные волосы, подошел к собаке.

— Хороший, хороший пес, — протянул к нему руку монах. — Пастух, сразу видно, хорошая собака.

Пес, видимо почуяв, что мучить его больше не будут немного успокоился, и лишь немного напрягся от прикосновения человека. Луиджи так вообще расцвел, трепля его по загривку.

— Сейчас посмотрим, что у нас стряслось. Ну-ка покажи мне глаза, парень, — ворковал он, как над любимым ребенком.

Он раздвинул сосульки на собачьей морде и удовлетворенно покачал головой, видимо все оказалось так, как он и предполагал. Потом он осторожно позвал крестьянина, что согласился взять животное к себе.

— Дай пояс.

Крестьянин отдал. Луиджи быстро переступил через пса и зажал его голову между ног.

— Держи его за ноги, — крикнул он.

Мужик испугался но крепко ухватился за задние лапы. Монах тем временем заматывал животному челюсти, чтобы не мог кусаться. Пес завизжал от страха и оттого, что снова обманулся в людях. Луиджи достал приготовленный заранее маленький, но очень острый ножик и сделал на веках животного два быстрых надреза. Раздался оглушительный визг. Я в это время прятался в бурьяне неподалеку и подумал, что собаку все-таки убили. Пес рвался изо всех сил, но монах, крестьянин и подошедшие на помощь любопытные крепко держали его. Ему связали лапы и, как убитого козла понесли в дом нового хозяина на палке, которой только что колотили. По дороге Луиджи объяснял:

— У него просто распухли веки. Так иногда бывает, если собака часто спит в сене, где много черного остролиста. Придешь домой, протри ему глаза самым крепким вином, какое найдешь. Но гляди, аккуратно.

Крестьянин с уважением смотрел на него и послушно соглашался, кивая головой.

— Собака молодая, хорошая. Еще внукам твоим послужит.

— У меня уже есть внуки, — застенчиво улыбнулся толстяк.

— Ишь ты, быстрый какой…

Хозяин пса не обиделся, Луиджи теперь так вырос в его глазах, что он с легкостью мог снести любые его дерзости. Шедшие рядом крестьяне с радостью тащили на плечах это увесистое приобретение и, по-видимому, очень гордились своей ролью в деле. Луиджи, почувствовав авторитет, принялся небрежно разглагольствовать о своей славе врача. Будь он сейчас немного пьяным, я не сомневаюсь, что он наплел бы им что-нибудь вроде того, что он лечил самого Папу Римского, а в итоге мог бы рассказать, как он лечил святого Иоанна Падуанского или кого-то в этом роде. Болтать он мог не хуже, чем лечить.

Получив положенные нам меха, мы, кроме того, немного поломавшись для вида, взяли еще хлеба с сыром, которыми одарили нас гостеприимные хозяева.

— Вот, сразу видно, люди понимают всю пользу науки, хоть и совсем темные, — вспоминал их Луиджи.

Тем же вечером, сидя у костра в лесу (подвыпив, Луиджи не боялся ни разбойников, ни демонов, которые весьма страшили его в трезвом состоянии), он пил вино и вещал мне:

— Медицина… Видишь, что может медицина…

Он долго объяснял мне про Парацельса, книги арабов, снадобья из горных трав и гнойники на глазах. Я, уплетая сыр, слушал, как шелестит над нами листва дуба и радовался, что все идет так замечательно. По обыкновению мне тоже досталось немного вина.

— Это тебе за спасение славного пса, обеспечившего нам провиант и вино.

— А зачем он на людей бросался? — спросил я.