Иногда мне казалось, что я, внезапно встав на месте, словно распятый светом, продолжаю бежать и стремиться вверх, но уже по другому, как не дано смертным. Мне казалось, я летел к небу, а лучи разбивали меня на тысячи мельчайших горящих частиц, которые все равно продолжали стремиться к солнцу.
Прибегавший следом, обеспокоенный моим бегством Луиджи, говорил:
— Не смотри на солнце, оно может выжечь тебе глаза, — и приводил меня этими словами в самое искреннее недоумение.
— Почему самое красивое, что я знаю в мире, так опасно?
— Видишь ли, каждый, кто хоть раз видел солнце, запоминает его навсегда и ему нет нужды разглядывать его. Ты так много смотришь на него, потому что из-за какой-то дьявольской жадности стараешься впитать его целиком без остатка.
— А есть люди, которые могут смотреть на него часами, не боясь ослепнуть?
— Есть, но их мало, совсем мало.
— Ты знаешь таких?
— Знаю, отец-настоятель.
— Почему же ему можно, а мне нельзя?
Луиджи помолчал, словно не зная, стоит ли отвечать.
— Он замечательный человек, лучший из всех кого я когда-либо видел.
— Лучше, чем Папа Римский?
Он раздраженно пожимал плечами.
— Почем я знаю, что за человек Папа? Я его даже ни разу не видел.
Он замолк, недовольный, что из-за меня он сморозил такую откровенную ересь.
— На костер еще из-за тебя попадешь, — он помолчал. — Так вот, он замечательный, я думаю, что со временем его могут даже причислить к святым. Когда он был еще совсем молод, в его судьбе принимал участие сам Папа Лев Х. Наверное почувствовал, что у него большое будущее.
Я убегал в сторону, потом возвращался.
— Луиджи, а что будет, если я все-таки буду смотреть на солнце?
— Ты слышал когда-нибудь легенду об Икаре?
— Да, ты мне рассказывал.
— Когда? Я не помню, чтобы делал этого.
— Ты тогда сильно пьяный был.
— Ладно, — обрывал он меня, — мал ты еще старших обсуждать.
— Никого я не обсуждаю, но ты действительно много пьешь.
— Ты будешь наконец слушать или нет? — вскипал он.
— Буду, — в тон ему, кричал я.
— Так вот, Икар тоже захотел разглядеть солнце получше. И более того, я думаю, что поскольку греки были язычниками и видели богов во всем — в ветре, земле, морской волне, солнце, молнии, то Икар не просто полетел к солнцу, он захотел узреть лик Божий. Представляешь? Захотел узреть лик Божий? Это ж какая дерзость, какая гордыня? А может, он думал, что сможет еще и дотронуться до него? Конечно же он должен был погибнуть, — убежденно проговорил мой спутник.
Я уходил несколько опечаленный. По этой легенде выходило, что если человеку и дано летать, то лишь невысоко, у самой земли, как Дедал. Человеку человеческое, и любой дерзновенный замысел карается смертью.
Грустные мысли утихомиривали меня совсем ненадолго, и при первом же случае я лазил через высокие заборы, чтобы нарвать сладких груш, увернувшись от собак, или просто для того, чтобы узнать, что интересного там за забором, ругался с Луиджи по поводу и без, а еще два раза подрался с мальчишками. Первый раз когда мне показалось, что один жульничеством обыграл другого в «веревочки», а второй просто так, настроение было плохое. Первый раз я вышел победителем, и если бы не вмешательство Луиджи, побежденному пришлось бы совсем скверно, а во втором случае мне разбили камнем голову. Луиджи при этом сказал, что для меня же было бы лучше, если бы меня не рождали на свет вовсе, потому что до своего шестнадцатилетия с таким характером я не доживу. |