До определенного предела он поворачивался довольно легко, потом, когда я дошел до тех мест, куда редко добирался, крутить стало ужасно трудно. Я наваливался всем телом, напрягаясь как мог, так, что в голове начинало шуметь от приливающей тяжелой крови. Дышать стало тяжело, словно вращая вентиль, я сам себе затягивал удавку на горле. Шум в голове нарастал. Стрелка манометра медленно и неохотно опускалась вниз. Лоб мой вспотел, руки горели от трения о шершавое металлическое кольцо. Наконец стрелка легла на маленький штырек стоящий около нуля и угомонилась там. Я перевел дыхание, и тут на меня снова накатило то оцепенение, как тогда, когда телефон только начал звонить. Я замер, как будто это я был стрелкой манометра. В наступившей тишине резко бились звонки. Время шло. Внутри меня нарастала смутная тревога, она бурлила, как закипающая ртуть, не находила себе выхода и становилась оттого еще злее и неудержимее. Руки вцепились в колесо, словно это был единственный шанс сохранять спокойствие. От него шел холод, но он не мог остудить мою закипающую голову. Признаться, я не мог сказать, в чем была причина волнения. Я пробовал трезво подумать об этом — так иногда можно вернуть спокойствие мыслям, но ничего не помогало. Звонки кровяными шариками вылетали из глянцевой черноты панциря насекомого и взрывались у меня в мозгу, доводя чуть не до безумия. Я закусил губу, чтобы придушить рвущийся крик и принялся мычать, чтобы хоть как-то дать выход внутреннему давлению. Помогло это мало. А телефон все продолжал звонить, приковывая меня к вентилю. Я стал часто-часто топать ногой по полу, пытаясь сбросить напряжение. Мычание становилось все более высоким, переходя в визг. Я замотал головой. Мое бредовое состояние походило на эпилептический припадок. Страшно хотелось кричать. Пальцы побелели в суставах, казалось, еще немного и я вырву вентиль с корнем. Прошло уже неизвестно сколько времени с тех пор, как ожило насекомое на столе и мне казалось, что так будет продолжаться вечно. Я буду жить, как Прометей, прикованным к круглому куску железа, а пластмассовая гадина будет по капле высасывать из меня разум. И тогда я закричал. Орал долго и безнадежно, топая ногами и мотая головой так, что казалось, что сейчас порвутся сухожилия на шее. За криком я не услышал, как наступила в комнате тишина. Выждав еще несколько секунд, чтобы убедиться, что это не самообман, я стал открывать дорогу неведомому потоку, идущему по трубе. Поскольку я уже не помнил, сколько было на манометре в начале пытки, то поставил что-то наугад и без сил свалился рядом с трубой на пол. Мне было ужасно плохо, тошнило, кружилась голова, горло горело, словно туда запихали живого ерша, шея не поворачивалась, ступни были напрочь отбиты. От бетонного пола шел ледяной холод, поэтому, немного отдышавшись, я со стонами добрался до стула и опустился у стола, чтобы тотчас же провалиться в забытье, гулкое, как колокол.

Когда пришел в себя, как вынырнул из-под воды, то первая мысль, которая буквально скрутила меня была о том, не слышал ли кто моих криков.