— Хорош, курите!

Народ рассаживался, закуривал, отряхивался от рыжей кирпичной пыли, выбивая подчас из себя целые пыльные бури. Начинались неспешные разговоры.

— Из девятого цеха никого нет? — спросил как-то невысокий плотный работяга, выпуская дым из ноздрей. На запястье его синела наколка «зима». Наколка была старая, буквы расплывались. Потом, я разглядел, что это была «зина», а не «зима».

— Я из девятого, — немного неохотно откликнулся высокий и худощавый, в противоположность спросившему, мужик с неуверенными манерами, как и я не куривший.

— Что у вас там случилось? А то по радио толком ничего не говорят, слухи по заводу хрен знает какие ходят…

Спрошенный снял рукавицы, положил их на колени, подровнял.

— Да чего там рассказывать, — не глядя на собеседника, начал он, однако, заметив, что все вокруг повернулись к нему, продолжил, — в цеху труп и никто не виноват, вот что!

— Ну-ну, — подбодрил его тот что с «зимой» и аккуратно сплюнул вниз, стараясь чтобы слюна упала точно между сапог. Попав на сапог, принялся досадливо счищать плевок. Рассказчик, также наблюдавший за этим процессом, поднял голову.

— Так вот, красили, значит, двое наших железную сушилку изнутри. Это ту, в которой песчаные формы сушат. А поскольку вонь от краски шла сильная и какая-то странная вдобавок, то они, чтоб во всем цеху не воняло, двери в нее закрыли. А чтоб самим внутри не задохнуться, дали туда подачу кислорода и вытяжку поставили на улицу. Кислород, причем, от общей линии взяли. Если б начальник смены или старший мастер увидели, чувакам бы хвосты-то надрали! Кислород расходовать для такой ерунды! Могли бы и воздухом обойтись. Тогда, может живы бы все остались. А может и нет, хрен его маму разберет. В общем так, сушилка не то, чтоб большая, двоим до конца смены вполне управиться можно, даже с перекурами. А сделать нужно было в тот же день, чтобы за завтра она просохла. После обеда Зимородок — мастер наш, видит — немного им осталось. Ну и говорит им: «Идите-ка, парни к своему бригадиру. У него сейчас запарка, он вам скажет, что дальше делать, а я тут сам докрашу». Парни с радостью ушли. Потом говорили, что у них к тому времени уже головы болели от этой химии, чуть не до рвоты. Они пошли, а Зимородок взялся красить.

Мужик замолчал.

— А что, правда запарка была?

— Запарка-то? Да была, — он снова сделал паузу. — Мы только к концу смены спохватились, что он ни разу оттуда не выходил — ни покурить, никуда. А так забыли про него напрочь. Просто из башки у всех вылетело. Мы туда, а там уже всё — покойник. Мы его на воздух вытащили, пульс попробовали — не прощупывается, хоть тресни. Стали искусственное дыхание делать, да чего там, он уж весь черный. От краски наверное, туда по технологии какие-то добавки были добавлены. Вызвали скорую. Ну чего, они приехали, засвидетельствовали смерть и увезли голубчика.

Все молчали, сосредоточенно пыхтя сигаретами.

— Так что врачи сказали-то?

— Отравление летучими веществами. Краской надышался, она новая была, неопробованная, да еще добавки эти.

— Так они ж кислород провели.

— Да хрен его маму знает, может, подвели мало, может, был перерыв в подаче, не знаю. Работал-то безо всякой техники безопасности, без респиратора, без ни хрена. Инструкции по обращению с этой краской не было, а может и была, да не читал ее никто.

— Теперь вашему инженеру по ТБ башку оторвут за такие дела, — заметил кто-то с мрачным торжеством.