Ее слова отчасти были вопросом, отчасти выражением доверия.

— Можете быть уверены.

Мне нравилась эта женщина.

Тихуана не слишком изменилась за два года, что прошли с тех пор, как я побывал здесь в последний раз. Я увидел те же двести ярдов пыльной, грязной улицы, тянувшейся между двумя непрерывными рядами кабаков, те же переулки с притонами, которые не уместились на главной улице.

Автобус, прибывший из Сан-Диего, изрыгнул меня посреди городка во второй половине дня, когда дела здесь только начинают раскручиваться. Это означает, что среди собак и праздных мексиканцев по улице шаталось всего несколько пьяниц, хотя толпы желающих увеличить их число уже перекатывались из кабака в кабак.

За первым перекрестком я увидел большую позолоченную подкову. Прошел квартал, отделяющий меня от нее, и вошел в заведение. Это была типичная местная таверна. По левую сторону от входа тянулся, занимая половину стены, бар с несколькими автоматами в конце. Справа располагалась площадка для танцев и помост с весьма мерзким оркестром, который как раз собирался начать игру. За помостом находился ряд небольших кабин, в каждой стояли стол и две скамейки.

В такую раннюю пору в заведении торчало всего несколько клиентов. Я подозвал бармена. Им оказался грузный ирландец с красной физиономией и двумя рыжими прядями волос, прилипшими к низкому лбу.

— Хочу повидаться с Эдом Бохеноном, — сказал я как можно более доверительно.

Он изобразил на лице полное непонимание.

— Не знаю я никакого Эда Бохенона.

Я вытащил листок бумаги и нацарапал карандашом:

«Торопыга загремел» и сунул записку бармену.

— Можете передать это человеку, который придет сюда и скажет, что его зовут Эдом Бохеноном?

— Почему бы и нет?

— Ладно, — сказал я, — посижу здесь еще малость.

Я пересек зал и сел на скамейку в одной из кабин. Худенькая длинноногая девочка, сотворившая с волосами нечто такое, от чего они превратились в подобие пылающего костра, тут же оказалась рядом.

— Выпить поставишь? — спросила она. Зверская мина на ее лице, видимо, означала улыбку. Как бы там ни было, она принесла успех. Боясь, что увижу ее еще раз, я уступил.

— Да, — сказал я и велел официанту, который уже был тут как тут, принести виски для девушки и бутылку пива для меня.

Девушка с пурпурными волосами уже успела разделаться с виски и только открыла рот, чтобы повторить свою просьбу — девицы такого сорта в Тихуане зря времени не теряют, — когда я услышал за спиной чей-то голос:

— Кора, Франк тебя вызывает.

Кора скривилась, глядя куда-то поверх моего плеча, снова одарила меня той же жуткой гримасой и сказала:

— 0'кей, Лала. Ты не позаботишься о моем приятеле? — И ушла.

Лала проскользнула на место подруги рядом со мной. Это была несколько полноватая девушка лет восемнадцати — во всяком случае, ни на день не старше, совсем почти ребенок. У нее были короткие каштановые вьющиеся волосы, обрамлявшие круглое мальчишечье личико, которое украшали дерзкие, веселые глаза. Я предложил ей выпить и взял одну бутылку пива.

— О чем ты думаешь? — спросил я ее.

— О выпивке! — она улыбнулась. Улыбка ее тоже была мальчишеской, как и прямой взгляд карих глаз. — О целой бочке выпивки.

— А еще о чем?

Я догадывался, что смена девушек за моим столом не была случайной.

— Похоже, ты ищешь моего приятеля, — сказала Лала.

— Может быть. И кто же они, эти твои приятели?

— Ну, например, Эд Бохенон. Ты знаешь Эда?

— Нет… пока нет.