Люська, в принципе, бабенкой была симпатичной, и, пока не открывала рот, мужикам нравилась. Но, если уж открывала, то любой мужик, не бывший навеселе, уматывал со скоростью курьерского поезда. А те, что оставались, тоже выдерживали недолго, как правило, пару месяцев, не больше. В последнее время Люська окучивала иноземцев, коих в наших краях развелось немеряно, тем более, что те, как правило, тонкостей ее нелитературных речей не понимали.

Соседи же ее откровенно опасались и встреч с ней избегали. Правда, это не избавляло их от оскорбительных комментариев, которые Люська делала по поводу и без повода. Те, кто пытался противостоять ей в открытом бою, потом хватались за сердце и пили валерьянку, наслушавшись о себе много такого, чего прежде никогда в жизни не слышали. Чувствовала она себя после бурной свары победительницей и своими сомнительными достижениями гордилась.

Марья Ивановна из двадцать пятой квартиры искренне уверяла, что Люська биовампир, поэтому и доводит свои жертвы до слез, чтоб сподручнее было отсосать у них энергию. Соседи в это верили, все они после разговоров с Люськой чувствовали себя не просто уставшими, а ни к чему не годными.

Единственного сына Люськи воспитывала мать Николая, заявившая, что у такой матери вырасти может только рецидивист. Люська и не возражала, зачем ей такая обуза? Вольготная жизнь ей нравилась куда больше, чем участь матери-одиночки.

В последнее время она торговала по ночам в киоске, исподтишка всучивая алкашам паленую водку. Сама она не пила, а на упреки отчаявшихся жен беззаботно отвечала, что пусть их запойные муженьки пьют, сколько влезет, скорее сдохнут, без них воздух чище станет.

В этом же подъезде жила Настя, медсестра нашей районной больницы, девушка добрая, сочувствующая каждой твари. Она пыталась призвать Люську к порядку, объясняя, что зло, которое Люська бесшабашно рассеивает по белу свету, рано или поздно к ней и вернется.

На это Люська только смеялась, заявляя, что она не дурочка и в смешную мистику не верит. И вообще никакого зла не боится, она с любым расправится, человеком или призраком, ей все равно.

Как-то раз в приятный летний вечерок соседки собрались возле подъезда, обсудить последние новости, кто кого с кем застукал и прочие бабские сплетни. Настя в это время шла мимо со своей тетушкой, полноватой невысокой женщиной с добродушным круглым лицом. Они тоже приняли участие в общем разговоре.

И в этот момент всеобщего благодушия появилась Люська. От такого обилия потенциальных жертв у нее голова пошла кругом. Она немедля заявила: все вы, бабы, дуры! А ты, Настька, больше всех. Вот почему ты думаешь, что Андрюха только за тобой ухлестывает? Он этой ночью с Тамаркой из соседнего дома шастал. Они у меня пиво в киоске покупали. И многозначительно добавила: распаренные такие.

Не понять откровенного намека мог только глухой дурак. Все замолчали и посмотрели на Настю, ожидая отпора. Та растерялась. Не верить Люське не было причин, и она совсем сникла. Ее молчание вдохновило Люську на новые откровения.

– А твой алкаш, Светка, прошлой ночью дважды за чекушкой прибегал, пока ты в ночную работала. А еще хорошим мужем его считаешь! Сева то, Сева се! Да клуша ты наивная, и больше ничего! Я этого твоего Севу поиметь могу только так! – и она лихо прищелкнула пальцами.

Женщины молчали, потому что давно убедились, что Люську им все равно не перекричать. Голос у нее был пронзительный и на редкость сильный. Ей вполне было по силам сирену на пожаре заменить.

Внезапно в разговор вступила тетушка Насти, совершенно спокойно поинтересовавшаяся у Люськи, неужели той доставляет удовольствие говорить людям гадости.