Что же ему делать?

— Нет, — шепнула Крисси.

Он выбежал из дома и рухнул на траву газона, выходившего на улицу. Горячей щекой он чувствовал прохладу свежей влажной травы.

Тодд МакВикар поднимался вверх по улице на своём трёхколёсном велосипеде.

— Что с тобой такое? — спросил он.

Голос у него был противным.

И тут Кэл почувствовал, как к нему пришёл Гнев. Он понял, что произошло, и не хотел, чтобы так получилось, однако неистовая ненависть к Тодду заполнила его изнутри, и он понял, что ничто не сможет успокоить его ярость и злобу, кроме смерти мальчика. Мысли о том, как он прямо на тротуаре разбивает в кровь голову Тодда, придали его голосу необходимое спокойствие.

— Иди сюда, — сказал он. — Я хочу показать тебе кое-что в гараже.

Он надеялся, что мать ещё не избавилась от лопаты.

Кэл стоял посередине Святилища. Он плакал, терзаемый тоской и раскаянием, и не представлял, что его сейчас ожидает. Позади него, в яме, горело тело Тодда МакВикара, и запах дыма, казалось ему, был свежим и очищающим.

Он взглянул на мать.

— У тебя нет выбора, — задыхаясь от рыданий, проговорила она. — Я должна заплатить за твои грехи. Она протянула трясущуюся руку к перекладине креста и погладила. Пальцы её нервно подёргивались.

Кэл прижал остриё гвоздя к линии жизни на её ладони и отвёл молоток назад.

Голоса в голове выражали ему своё ободрение:

— У тебя нет выбора, — отец.

— Ты должен, — Крисси.

Он с силой ударил молотком и вздрогнул, когда мать закричала. Сквозь её ладонь гвоздь вошёл в дерево. Тёплая красная кровь ручьём заструилась вниз.

Это сумасшествие, думал он. Это неправильно. Так нельзя. Но как только он посмотрел наверх, ему показалось, что он видит одобрение и в закрытых глазах Крисси, и в пустых глазницах отца.

Он взмахнул молотком снова.

И снова.

К тому моменту, когда он закончил с последней ногой и закрепил крест рядом с Боцефусом, он уже чувствовал себя лучше — очищенным, как будто бы родился заново — невинным и свободным от всех грехов.

Он с благодарностью опустился на колени.

— Матерь наша, — сказал он. — Иже еси на небесах…

Во сне он снова был целым и невредимым, в отличном настроении и с высоко поднятой головой он шёл по залитой солнцем улице, чувствуя гордость, думая о жене, нисколько не сомневаясь в том, что Барбара принадлежит только ему и на другого мужчину даже не посмотрит.

Он опустил взгляд на пальцы. Они были длинными, очень необычными, очень неестественными; но изгибались изящно, почти чувственно. Он пошевелил пальцами левой руки. Они отвечали на команды его мозга, но делали это с задержкой, спустя пару ударов сердца после начала хода мысли.

Он поднял взгляд, и там была Барбара. Она стояла посреди тротуара, в купальнике, который он купил ей во время медового месяца в Калифорнии. Слева он мог видеть дом, белый двухэтажный дом с зеленой отделкой. Он никогда раньше его не видел, но почему-то дом ему нравился, поднимал настроение.

— Я люблю тебя, — сказала Барбара. Её голос был гортанным возбуждающим шёпотом.

Он обнял жену, длинные пальцы ласкали кожу её спины; Барбара прижалась к нему, их губы встретились и они поцеловались.

Эд проснулся расстроенным, его тело напряглось и вспотело. Он посмотрел на лежащую рядом Барбару, на её плечо, показавшееся из-под одеяла. Некоторое время он тяжело дышал, затем откинулся на подушку, закрыл глаза и попытался отстраниться от чувств охвативших его. В миллионный раз он проклял аварию, лишившую его… мужественности.