Стоя рядом с Девоном, я наблюдал за Лиз: они с Шэрон взяли для нас пунш.

«В комнате я исполняю танец».

Она двигалась как-то по-другому, с тем самообладанием, которое я заметил еще в машине, и я не мог отделаться от чувства, что теперешняя Лиз Нгуен уже не та, что пригласила меня на танцы две недели назад.

Мы пили пунш и болтали с друзьями, но я все время помнил, что предстоит танец. Когда диджей поставил одну из тех песенок, танцы под которые мы с Лиз разучивали, она схватила меня за руку и потащила в гущу танцующих.

Она танцевала не так, как у себя в комнате, и я не мог за ней поспеть. Я надеялся, что она уймется, вспомнив о моем невысоком уровне, но она завелась не на шутку, поэтому, вытерпев две песенки, я убрался и занял позицию у столов с выпивкой, оставив ее танцевать одну. Она была там одна, без пары, и, наблюдая за ней издали, я видел в ее движениях сумасбродство, даже некое безумие. Это заметил не только я. Постепенно она осталась в одиночестве: остальным стало не по себе находиться с ней рядом, и они посторонились.

Думая о предстоящей дороге обратно наедине с ней в машине, я ощущал неприятное чувство в животе, поэтому попросил Девона и Шэри меня подвезти.

— Ты не собираешься ее предупредить? — спросил Девон, кивая на Лиз, которая никак не могла угомониться на опустевшем танцполе.

— Нет, не собираюсь, — ответил я.

В понедельник Лиз не пришла в школу. Когда вечером я позвонил, чтобы узнать, не приболела ли она, мне ответила ее мать, которая, стоило мне произнести имя Лиз, расплакалась и бросила трубку.

Она так и не вернулась на занятия, хотя ее по-прежнему вызывали на перекличках перед лекциями по общественным наукам, которые мы вместе посещали. Никто из моих знакомых больше ни разу ее не видел.

Я окончил колледж с дипломом по английскому языку. Я хотел стать писателем, но знал, что пока что надо чем-то зарабатывать на жизнь, поэтому нанялся преподавателем в частную школу в Анахейм Хиллз. Учительство мне давалось легче, чем сочинительство, поэтому после своего второго учебного года я бросил делать вид, что пишу роман (раньше я только и твердил об этом всем и каждому). Два с половиной месяца летнего отпуска я потратил на кино, пляж и друзей. Праздник Четвертого июля я провел с матерью и сестрой.

В конце августа я подбирал в магазине школьно-письменных принадлежностей плакаты для классной доски, когда увидел через окно женщину на стоянке: она махала рукой кому-то в магазине. Не узнав ее, я решил, что она машет кому-то другому, но когда вышел с покупками и зашагал через стоянку к своей машине, эта женщина направилась ко мне. Она была непривлекательной, лет пятидесяти, одета во все коричневое, но ее лицо выражало такую целеустремленность, что я ускорил шаг. Такая дамочка вполне могла воззвать к моей гражданской совести или попросить денег, хотя я уже догадывался, что она хочет со мной поговорить, и поставил целью сесть в машину до того, как она меня поймает.

Но цель достигнута не была. Наши траектории пересеклись футах в пяти от багажника моей машины. Она остановилась и уставилась на меня.

— Чем я могу вам помочь? — промямлил я.

— В комнате, — молвила она тихо, — ты можешь написать свой рассказ.

От ее слов я похолодел.

В КОМНАТЕ!

— О чем это вы? — спросил я с наигранной храбростью, покрывшись гусиной кожей.

Она схватила мою руку, перевернула ее ладонью вверх и, прежде чем я успел вырваться, стала писать на моей ладони черным фломастером, которого я раньше не замечал. Через несколько секунд, завершив свое занятие, она зашагала прочь.

— Эй! — крикнул я, но она не оглянулась.