Приехал домой, первым делом жене корж с маком, внимание в домашнем быту прежде всего.

— Опять бокал без ножки купил? — спрашивает.

— А вот ты полюбуйся! Только осторожнее разворачивай.

Сунул ей пакет в руки, а сам, чтоб эффекту не мешать, отошел в умывальное стойлище дезинфекцию лица произвести.

Развернула она, молчит.

— На марку, — говорю, с исподу посмотри. Две синих кильки накрест. Плохо?

— Целоваться мне с твоей маркой что ли? И так квартира вся хламом завалена… Младенец лысый.

— При чем тут, — отвечаю, — моя прическа? И почему же хлам? — Даже губы у меня от обиды пухнуть стали. — Для твоего же удовольствия купил. Сама жаловалась, что на камин поставить нечего…

— Чтоб я такую дрянь на камине держала?

— Дрянь?! Понимаете?.. В глазах у меня марсельское мыло и слезы, схватил я пальто, в боковой карман вместо рукава рукой тычу и к дверям.

— Спасибо, матушка, за воскресную ласку. Ноги моей, здесь… до самого вечера не будет.

А она в затылок:

— И без твоей ноги обойдусь. Покупку свою с собой прихвати, авось такого же сумасшедшего на улице встретишь, подаришь.

И мне вдогонку фарфоровыми часами — хлоп! Так и хрустнули. Обернулся я, рот раскрыл, воздуху не хватает… Посмотрел под ноги… и опустился на табуретку, на электрический стул.

Жены народ известно какой: то словами тебя, как утюгом по голове, то валерьянку в нос суют. И у самой слезы — покрупней моих, так жемчугом японским и катятся.

— Что ты, Володя, Господь с тобой… Из-за чего ссориться? Ну, купил, я не спорю, чего только мужчины, когда они одни беспризорными бродят, не покупают. Снимай-ка пальто, у меня и кофе готов, и пирожки дошли.

Вижу, действительно ссориться не из-за чего: вместо Людовика Девятнадцатого на полу… заржавленные детские коньки валяются. Каминное, так сказать, украшение. Потрогал ногой. Звякнуло. Галлюцинация звуков не издает.

Встряхнулся я, сообразил: это ж я вместо своего пакет земляка прихватил, — очень уж похожи были, а ему именинный подарок сделал! Что ж, хоть русскому в руки попадет, Христос с ним…

А жене этак ласково объяснил, даже на улыбку сил хватило:

— Ты уж, Катюша, меня извини. Пошутил я насчет камина довольно топорно. Я же не Белинский, построчной платы с тебя не требую… А коньки действительно дрянь, — и детские, и климат в Париже неподходящий. Зато дешево: два франка! Другие в Монте-Карло больше спускают. Я их, дружок, керосином отмою и племяннику на Рождество в Прагу пошлю. У них там, говорят, зимой окрестности по Реомюру замерзают…

И локоть у нее же, обидчицы, поцеловал. Локоть у нее ничего, дай Бог каждой… О прочем умолчал. Потому у меня система такая: раз муж расстроился, сам себе в кашу наплевал, — переживай один, незачем близкому человеку единственную печенку портить… Всегда так, сударь, поступаю и другим советую.

1930

Париж

ЧЕЛОВЕК С ЗАВЯЗАННЫМИ УШАМИ

(РАССКАЗ ОФИЦЕРА)

Русский полковник посмотрел на лежавший на столе томик рассказов Эдгара По и усмехнулся:

— Ужасов с три короба наворочено… Другая старая дева всю ночь ворочаться будет, не уснет.