|
Голос в телефоне изумленно фыркнул: — Здорово! Вам бы, Иван Кузьмич, голову под кран сунуть надо. Ведь бал прессы сегодня… Бубнов вскочил. Посмотрел на календарь — тринадцатое… О Господи! Схватил записную книжку, перелистал: «Срочно добыть двух первоклассных девиц для продажи цветов — и одну обыкновенную в резерв». «Съездить в типографию за программой и намылить корректору голову за опечатки». «Кнопки и клей для лотереи». «Уломать певицу К., чтобы она отложила свой грипп на сутки и пела». «Кто взял на себя сахар?» «Попросить конферансье, чтоб он попросил публику, чтобы во время чтения разговаривали не все сразу…» «Кто взял на себя кильки?» «Написать экспромт и не забыть постричься». «Оставить; для господина (фамилию по телефону не разобрал) столик. Чгроб он сгорел!» «Кто взял на себя пирожки?» «Перетасовать певиц в обратном порядке». «Пригласить в кабаре д’Аннунцио… Путевые расходы за его счет». «Кто взял на себя котлеты?»
Бубнов провел ладонью по глазам и отвернулся к стене… Пульс 140, давление 38… Под дверью в парадной зашуршала почта. «Коллега С. читать на балу не может: ячмень под мышкой. Желает успеха и прочее». «Господин К. жертвует для лотереи детскую ванну и просит приехать за ней в Версаль. Свидетельствует свое почтение. Сейте разумное, доброе, вечное — и тому подобное…» Чтоб он сдох! «Скрипач Б., принципиально возмущенный тем, что заметку о его выступлении набрали петитом, — отказывается выступать…» Бубнов широко раскрыл рот, заплакал… и не стал читать дальше. Быстро подошел к аптечному шкафчику, схватил склянку с нашатырным спиртом, залпом выпил… и, как всегда полагается в таких случаях, — проснулся. В окне серело кислое утро. Дрожащей левой ногой нащупал Бубнов туфлю и поплелся к консьержке. Простите, мадам… Какое сегодня число? — 14-е, сударь. Да вы не волнуйтесь, — платить за квартиру ведь только завтра… «Квартира, — подумал Бубнов, весь просияв, как натертая мелом медная пуговица. — Нашла тоже предмет для огорчения… А вот заставить бы тебя, матушка, повозиться с балом для прессы, — посмотрел бы я тогда на тебя, ячмень тебе под мышку!» <1932>
ПАСХАЛЬНЫЙ СЮРПРИЗ
Алюминиевые копи сегодня пусты. Если идти по верхнему краю, они, как в чашке, — по крутым бокам зигзагами вниз уходят жирные коричневые пласты; перевернутые тачки, ржавые вагонетки и воткнутые в землю лопаты, словно брошенные детские игрушки… Словно дети без всякого плана исковеркали бока и дно оврага, вырыли ямы, провели игрушечные рельсы, прокопали узенький туннель, — надоело, бросили и ушли… У площадки, где обрывались рельсы, мертво желтел похожий на гигантскую опрокинутую песочницу приемник, откуда руду пересыпали в грузовики. Бывшему агроному Павлу Пастухову весь этот голый, как ободранная корова, пейзаж давно осточертел, — на ладонях незаживающие пузыри, все тело с головы до пяток проедено красновато-бурой пылью руды. Но дорожка к лесу шла над копями — и всегда по праздникам он останавливался на полпути и смотрел: так непривычен был безлюдный, праздно-зияющий кратер копей… Конечно, это только временный и не особенно страшный ад, конечно, «настоящее» начнется, как только он выберется отсюда. |
