И среди всех ночных страхов случилось то, чего одинокий наблюдатель никогда не сумел бы предсказать: в час его стражи Дик Чизер, хотя ему едва исполнилось восемнадцать, стал настоящим мужчиной.

Готовы к бою

Никто не скажет, что в одно время в окопах опаснее или труднее, чем в другое. Нельзя взять какой-то особенный час и назвать его, в современном бессмысленном разговоре, «типичным часом в окопах». Установившаяся окопная практика ушла от этого слишком давно. Самыми напряженными должны быть те полчаса перед рассветом, когда ожидают нападения и люди стоят в боевой готовности. По старым правилам войны, это и есть самый опасный час, час, когда защитники слабее всего и больше всего боятся нападающих. Поскольку темнота в это время держит сторону атакующих, как ночь держит сторону льва, затем настает рассвет, и они могут удержать свои достижения в солнечном свете. Поэтому в каждом окопе в каждой войне гарнизон готовится к тому угрожающему часу, выставляя больше часовых, чем за целую ночь. Когда первый жаворонок поднимается с лугов, они уже стоят в темноте. Всякий раз, когда в какой-то части света ведется какая-то война, вы можете убедиться, что в этот час люди толпятся у парапетов: когда сон в городах глубже всего, в окопах не дремлют.

Когда замерцает рассвет, и появится серый свет, и линия его станет все шире, и внезапно фигуры станут различимы, и час атаки, которой всегда ожидают, минует, тогда, возможно, некоторый слабый намек на радость пробудится в самых юных новичках; но в основном час этот проходит подобно всем прочим часам – незаметный фрагмент долгой, долгой рутины, которую воспринимают с облегчением, смешанным с шутками.

Рассвет приходит тихо, в сопровождении легкого ветерка, рассвет, слабый и странно заметный, едва намечающийся на востоке, пока люди все еще смотрят во тьму. Когда темнота исчезнет? Когда рассвет станет золотым? Это случается в одно мгновение, в тот момент, который всегда пропускают. На орудия падают первые солнечные лучи; небо становится золотым и безмятежным; рассвет высится там подобно Победе, которая воссияет однажды, когда кайзер пойдет дорогой всех древних проклятий земли. Приходит рассвет, и солдаты открепляют штыки, уходя с линии огня, и чистят свои винтовки протирками. Не все вместе, но отряд за отрядом: ведь это не дело, если вся команда будет застигнута врасплох, когда солдаты чистят ружья на рассвете или в любое другое время.

Они стирают грязь или дождевые капли, которые попали ночью в их винтовки, они отделяют магазины, и смотрят, как работает пружина, они снимают затвор, и натирают его маслом, и откладывают все чистое: еще одна ночь прошла, еще на один день приблизилась победа.

Удивительный странник

Путешественник перебросил плащ через плечо и спустился по золотому склону Эльдорадо. Он прибыл с невероятных высот. Он прибыл оттуда, где пики чистых золотых гор слегка отдавали красным на закате; он медленно шествовал от одной золотой скалы к другой. Явно из романа он пришел тем золотым вечером.

Это было всего лишь обыденное происшествие; солнце село или только садилось, воздух холодел, и горны батальона играли «отступление», когда этот благородный странник, британский аэроплан, опустился и помчался домой над головами пехотинцев. Тот красивый вечерний зов, и золотистая кайма взметнувшихся ввысь облаков, и искатель приключений, возвращающийся домой с холода, совпали во времени; и в каком-то озарении стал очевиден факт (который часы размышления иногда не могут прояснить), что мы живем в такие романтичные времена, которым позавидовали бы трубадуры.

Он промчался, тот британский авиатор, над границей, над нейтральной полосой, над головами врагов и над таинственной землей за линией фронта, похитив тайны, которые скрывал враг.