Тощая, косоглазая и рябая сестра Ковалёва внесла кипящий самовар, с треском поставила его на стол и сердито сказала:

— Сами угощайтесь…

…Учителя хоронили на другой день поздно вечером. Крышку гроба несли на головах два школьника, а гроб — Локтев, Денежкин, Баландин и вечный батрак, бобыль Самохин, человек лет сорока, лысый и глуховатый. Учитель оказался лёгким, трое шли очень быстро, а Самохин всё время сбивался с ноги, и Локтев сердито учил его:

— Шагай как следует: раз — два, правой — левой, козёл!

За гробом шла, выпятив грудь, точно солдат, Степанида Рогова; рядом с нею галкой подскакивала на коротких ножках Малинина, позади их шагал староста, размахивая падогом, его окружали мальчишки и девчонки, десятка полтора, а отступя от этой группы шагов на двадцать вела за руку дочь свою Татьяна Конева; рядом с ней, нахмурясь, шёл сын. Сначала Конева пошла было вместе со всеми, но Марья Малинина ядовито спросила её:

— Думаешь, копеечку подадут? Не надейся, хоронят тоже нищего.

Тогда Конева замедлила шаг, а через некоторое время и сын её отступил из группы товарищей, остановился, подождал, когда мать поравняется с ним, и, взяв её за руку, пошёл рядом.

Когда гроб поставили на край могилы и Баландин стал вбивать в крышку гвоздь, гроб скользнул с холмика на землю, боковая доска отвалилась, и учитель, повернувшись на бок, как будто захотел спрятать от людей серое костлявое лицо, застывшие глаза его были плохо прикрыты, казалось, что он щурится, глядя на огненные облака. Локтеву всё это не понравилось.

— Эх ты, грободел! — сердито сказал он Баландину.

Плотник, прилаживая доску, крякнул и оправдался:

— Понимаешь, гвоздей не хватило! Да и доски — старые, рухлые, плохо держат гвоздь.

Локтев заворчал на Малинину:

— Копейки надо было положить на глаза!

— А ты их припас, копейки-то? — спросила старушка, крестясь.

— Эх, черти! — вздохнул Локтев.

Рогова посоветовала ему:

— Ты бы не лаял над могилой-то…

И тяжёлым басом своим проговорила очень громко:

— Заступница усердная, мати господа вышнего, прими душеньку усопшего раба твоего Досифея.

Староста выслушал её, крестясь, поклонился могиле и быстро пошёл прочь.

— Хитрый, — сказал Денежкин, подмигнув и усмехаясь. — Бежит, боится — на водку потребуем.

Лопатой и ногами сбросили рыжую землю в могилу. Баландин любовно охлопал холмик земли лопатой, ребятишки разбежались по погосту, собирая первые цветы между могил; у одной из них опустилась на колени Татьяна Конева, Малинина и Рогова молча крестились, кланялись земле. Денежкин шагнул к Роговой и сказал:

— Ну, давай на четверть.

— Это что ещё? — удивилась Рогова.

— А ты — без разговоров! Давай!

— Правильно! — подтвердил Локтев, усмехаясь. — Что ж, мы даром время тратили?

— Да что вы, обалдели? — закричала Рогова. — Что он мне — муж, сын? Со старосты просите…

— Не спорь, Степанида, не отвергай! — вмешался Баландин, держа лопату на плече, как ружьё. — Дай нам помянуть человека, господь тебя вознаградит…

— А не дашь, он тебе стёкла в окнах выбьет, господь, — свирепо предупредил Денежкин.

— На бутылку дам, — согласилась Рогова, громко вдохнув воздух носом.

— Ну, ты, не торгуйся! — сказал Локтев спокойно, но глаза его нехорошо вспыхнули.