— Не винтись, Грек, грешник, — ласково отвечал Агат, прихлебывая из чайного стакана темное вино, от которого исходил странный запах клопа и ладана.

— Ой, Агат, — вздыхал Грек.

— Не мешай судьбе, — говорил Агат.

Платону очень хотелось понять, чем занимается этот щеголь и красавец и чем еще, кроме своего мастерства, занят Грек? Почему он ходит с Агатом по ночам и становится все более беспокойным?

И вот, однажды утром, когда Грек, натрепав за что-то уши Коське, исчез, Платон подумал вслух:

— Что он делает?

— Фальшивые деньги, конешно…

— З-з-з, — процедил Платон сквозь зубы, испуганно повернувшись в кресле, глядя в угол, — там в пыльном сумраке, пауком сидел на полу Коська, скрепляя порванные цепи гирь, щелкая плоскогубцами, и качал бритой, медноволосой башкой.

— Зачем? — спросил Платон. — То есть…

— Н-ну, — ответил Коська тихо и сердито, — хочет хорошо жить.

— Врешь, — сказал Платон, уже зная почему-то, что Коська прав.

— Ну, — отозвался шершавый мальчик.

Платон, смигнув из глаза лупу на ладонь, как это делал Ананий, задумался:

— Такой тщедушный, живет без слов, как мышь, а — вот что знает! Фальшивые деньги, конечно, так и есть. Грек погубит меня, чорт его возьми. Надо искать другое место. Даже уехать в другой город.

Темным волнующим ручьем протекали быстрые минуты, полные тревоги. Коська в углу позвякивал цепями, напоминая о кандалах арестантов, которые ежемесячно проползали серой вереницей крыс по улице к вокзалу. Чувствуя себя развинченным, ослабевшим от испуга, Платон, искоса поглядывая на медный шар Коськиной головы, сказал:

— Болтаешь зря, ерунду…

— Я только вам.

— Из твоей башки десяток маятников надо бы нарезать.

— Чать голова внутри пустая, — удивленно напомнил Коська и прибавил:

— А вы — не деретесь.

— Нет, его не испугаешь, — снова задумался Платон. — И не за что пугать, это хорошо, что он сказал.

До этих минут мальчишка ничем не удивлял его, он казался глупым, как все мальчишки, тараканов называл «ползуканами», а разбив чайный стакан, сказал:

— Какое стекло всегда бойкое!

Однажды, посланный Агатом в дом Мелиты Шварцман, Коська принес оттуда большой ворох разноцветных лоскутков.

— Это что? — спросил Платон.

— Лоскусочки.

— Надо говорить — лоскуточки…

— Почему?

Платон не знал — почему.

— А зачем тебе?

— Сестре.

Почему-то не верилось, что у такого пыльного человечка есть сестра. Вспомнив все это о Коське, Платон подумал, что мальчишка, может-быть, только притворяется глупым, а на самом деле он — хитрый и приставлен следить за Платоном.

— Уйду отсюда…

Вечером, тревожно звякнув всеми стеклами и колокольчиком, распахнулась дверь с улицы, вторгся Грек, густо посоленный снегом, и начал ругаться:

— Погода, чорт, гадость…

Платон смигнул на ладонь лупу и сказал торопливо, но со всей твердостью, на какую был способен:

— Я не хочу больше работать у вас, рассчитайте меня.

Грек, снимавший пальто, развел руки, и пальто повисло за спиной его как огромные крылья. Он спросил:

— Это что еще?

И обвел Платона строгим, связавшим его взглядом.

— Дурак.

— Не ругайтесь, я не мальчик.