— Он снял студию в Йорке, — объяснил Лаксби.

— Где и исчезла та девушка, — продолжил я.

— Именно, — сказал Лаксби.

— И там он делал статуи, которые здесь раскритикованы, — сказал я, поглаживая альбом.

— Да, — сказал Лаксби. — И никто не знает, где он берет мрамор. Мрамор у его статуй всегда одинаковый, идентичный тому, из которого сделаны старинные греческие статуи, еще до Праксителя. Но я не смог выяснить, как это мрамор попал в Йоркшир.

— И как ты полагаешь, он туда попал? — спросил я.

— Понимаешь, в этом-то вся и штука, — сказал Лаксби. — Именно в это очень трудно поверить.

— Если это как-то связано с тем, что брат узнал свою сестру, — сказал я, — тогда мне придется во все поверить.

— На этом, — сказал он, — и построено все доказательство.

— Я перебил тебя, — сказал я. — Пожалуйста, продолжай.

И он продолжил.

— Он выставлял свои статуи на Бонд-стрит, и сотни людей их там видели. Многие говорили, что статуи очень правдоподобны. А некоторые говорили, что они вообще как живые, вообще не похожи на скульптуру. Но критикам они не нравились. Некоторое время критики это обсуждали. А потом перестали. А затем некий молодой человек из Йоркшира, приехавший в Лондон на футбольный матч, зашел на выставку. Никто не знает, почему, это был просто один из непредсказуемых случаев. И в одной из статуй он узнал свою сестру, которая незадолго до этого исчезла.

— Понятно, — сказал я. — Его модель. И ты думаешь, что он ее убил. Что же, я поздравляю тебя с тем, что ты обнаружил это, в отличие от полиции. Я вполне готов в это поверить, — во все, что ты мне рассказал. Но я не очень понимаю, почему ты говорил, что ничего подобного раньше не случалось, со времен норманнского завоевания Британии. Кажется, я припоминаю, что читал об этом случае…

— Погоди, — сказал Лаксби. — Брат узнал свою сестру. Но при этом он утверждал, что она никогда не позировала скульпторам. Он не утверждал, что она не была знакома со скульптором, но он настаивал на том, что она не позировала подолгу, а ведь без этого невозможно достигнуть подобного сходства.

— В качестве свидетеля, — заметил я, — брат, по-моему, сам себе противоречит.

— Не думаю, — сказал Лаксби.

Тут зазвонил телефон, и он извинился, поскольку ему должны были позвонить по поводу каких-то деталей, могущих помочь в расследовании. Так оно и было, и некто стал рассказывать ему что-то о студии Ардона. Я тогда покинул Лаксби, молча помахав ему рукой, проходя мимо, а он оторвался от телефона, обернулся через плечо и только сказал:

— Подумай над тем, что я тебе рассказал.

Я обдумывал это допоздна, но ничего нового мне в голову не приходило. На мгновение некое зловещее фантастическое подозрение тенью промелькнуло у меня в уме, но тут же исчезло. А зря, ведь оно и было верным.

Лаксби позвонил мне на следующий день, но ничего об этом странном случае не рассказал, он вновь пригласил меня на чай, и я знал, что он хочет продолжить нашу прерванную беседу. Я пришел, и первыми его словами после того, как он усадил меня поудобнее и налил чашку чая, были:

— Есть еще пропавшие люди.

— В Йоркшире? — спросил я.

— Да, в Йоркшире, — ответил он. — Но мы не можем выяснить, куда они подевались. Некоторые из них, возможно, уехали в Лондон или еще куда-нибудь, искать работу. Но нужно иметь в виду, что они пропали.

Как раз на этом месте закончился его вчерашний рассказ, прерванный телефонным звонком.