Есть одно поле, где полным-полно купавок и журчит ручей, берега которого заросли ивами. У этого ручья я частенько делал привал перед долгим путешествием к холмам.

Я забывал здесь Лондон улица за улицей. И порой набирал охапку купавок, чтобы показать их холмам.

Я часто бывал здесь. И в первый раз ничего не заметил — только поразился красоте и умиротворенности поля.

Но во второй раз мне показалось, будто в этом поле есть что-то зловещее.

Среди купавок на берегу неглубокого ручья меня охватило чувство, будто именно здесь должно было случиться нечто ужасное.

Я не стал задерживаться там, решив, что причиной этой болезненной игры воображения послужило мое затянувшееся пребывание в Лондоне, и изо всех сил поспешил к холмам.

Надышавшись деревенским воздухом, я через несколько дней вернулся сюда, чтобы полюбоваться прелестным полем перед тем, как вернуться в Лондон. Но в ивах все же чувствовалось нечто зловещее.

Только через год я снова пришел на поле. Когда я вынырнул из лондонского сумрака под лучи заходящего солнца, зеленая трава блестела, купавки сияли, ручей мурлыкал полную счастья песенку.

Но едва я ступил на поле, как меня охватило прежнее ощущение беды — оно даже стало еще сильнее. Словно некая тень взращивала здесь ужасное будущее, и истекший год заметно приблизил его.

Наверное, езда на велосипеде не всегда бывает полезной — стоит слезть с седла, как возникают неприятные ощущения.

Я вернулся на поле вечером, ибо меня неудержимо влекла к себе звучавшая в безмолвии песенка ручья. И представилось мне, как содрогнется от ужасного холода тот, кому случится лежать здесь раненым, не имея возможности уползти.

Я был знаком с человеком, который досконально знал историю этих мест, и обратился к нему с вопросом, что же могло произойти здесь в прошлом. Он стал выспрашивать о причинах, побудивших меня задать такой вопрос, и я ответил, что, на мой взгляд, это прекрасное место для карнавальных шествий или мистерий. Но он сказал, что ничего, совершенно ничего подобного здесь никогда не устраивали.

Стало быть, с этим полем связано что-то дурное в будущем.

В течение трех лет навещал я это поле, и с каждым разом исходившее от него зло ощущалось сильнее, и дурные предчувствия все сильнее одолевали меня, когда поддавался я искушению отдохнуть на зеленой граве под сенью плакучих ив. Однажды, желая отвлечься от подобных мыслей, решил я измерить быстроту течения ручья, но поймал себя на том, что хочу узнать, не течет ли он быстрее, нежели кровь.

Это ужасное место сводило меня с ума, я ждал, что вот-вот начну слышать голоса.

Наконец отправился я к знакомому поэту и, пробудив его от необъятных грёз, рассказал об этом поле. Он уже целый год не выбирался из Лондона и обещал, что поедет со мной взглянуть на поле, а потом скажет, что здесь должно случиться. Был конец июля, когда мы собрались поехать. Булыжная мостовая, воздух, дома и грязь были раскалены от зноя, уличный грохот становился все тише и тише. Сон, расправив крылья, взмыл над Лондоном и радостно устремился в мирные сельские края.

Увидев поле, поэт пришел в восторг. Купавок на берегу было видимо-невидимо, и спутник мой направился к ивам. Но, подойдя к ручью, остановился, и на его лице выразилась глубокая печаль.

Дважды или трижды он угрюмо огляделся вокруг, потом наклонился, пристально взглянул на один из цветков, а затем на другой.

Качая головой, он застыл в молчании, и все мои прежние страхи, все дурные предчувствия вернулись. И я спросил его:

— Что же это за поле?

А он ответил, грустно покачав головой:

— Это поле битвы.

ДЕНЬ ВЫБОРОВ

В приморском городе сегодня должны были состояться выборы, и поэт с тоской вспомнил об этом, когда, проснувшись, увидел полоску света между двумя кисейными занавесками на окне.