— Алло, Антон, вы там не уснули? — медовым голосом осведомилась женщина. Антон хотел ответить, но горло свело спазмом.

— Нет, — сказал он, откашлявшись. — Я здесь.

— Значит, завтра вы будете?

— Я же сказал — как штык, — резко ответил он, но женщина не смутилась. Видимо, привыкла к выбрыкам актеров.

— Ну и чудно, — подытожила она. — Значит, завтра к десяти мы вас ждем. Адрес помните?

Он заверил, что помнит, и положил трубку. Два оставшихся сообщения Антон прослушал без всякой надежды, и, разумеется, от Альмухамедова никаких сообщений так и не поступило.

На следующий день, после примерки костюмов и обязательной по этому случаю фотосессии, Антон решил поехать куда-нибудь пообедать.

В кружевных воротничках эпохи псевдо-Ренессанса скопилась пыль, на которую у него была аллергия. Антон мужественно терпел, стараясь не чесаться, пока наконец не расчихался. Сорвав пропахший нафталином костюм, он обнаружил, что шея покрыта красными волдырями.

— Хорошенькое дело, — возмутился Антон и гневно посмотрел на костюмершу. — Вы что, перед примеркой вычистить костюмы не могли?

Костюмерша смотрела на него глупыми совиными глазами и не отвечала. Вид у нее был какой-то отмороженный, что, впрочем, и неудивительно. В костюмерной было холодно. Женщина куталась в пуховую кофту, да еще и шалью подпоясалась. Узел лохматого серого полотнища сбился набок, придавая костюмерше вид продавщицы сельского лабаза. Антон посмотрел на нее с раздражением:

— У вас супрастин есть?

— Чего?

— Ничего, — махнул он рукой и вышел.

Какой супрастин, когда эта баба, похоже, родилась прямо тут, в пыльной костюмерной вместе с вековой молью! И, вполне вероятно, с этой молью даже состояла в родстве, поскольку по этому лицу, написанному старой акварелью, невозможно было угадать возраст.

На улице Антон задышал полной грудью. Царапающая дурнота, поселившаяся в горле, наконец отступила. Антон аккуратно потер красную шею и пошел к машине, намереваясь порадовать себя обедом. Утром он выскочил из дома так рано, что не успел позавтракать, и даже кофе пришлось пить на ходу, из бумажного стаканчика, подрулив к «Макдоналдсу». Коробочка с гамбургером, кстати, так и осталась лежать на сиденье, потому что съесть его Антон не успел, а сейчас мысль о булке с котлетой вовсе не казалась ему привлекательной. Супчику бы похлебать! Домашнего!

При мысли о супе у Антона заурчало в животе. Он вспомнил времена своего недолгого брака с Марией. Голубева была знатной кулинаркой и супы варила отменные, с островками жира, сочными кусками мяса и тонко порезанной картошечкой. Такой солянки, как у нее, Антон не ел больше нигде. Сам он готовить не любил, предпочитая немудреные блюда, а уж сварить суп было подвигом. Нет, пару раз он готовил какую-то жижу, но потом, скривившись, выливал содержимое в унитаз. Вот и сейчас Антону захотелось не в ресторан, а домой, на родную кухню, и чтобы кто-нибудь хлопотал вокруг, подавал суп и нарезанный треугольниками хлеб, а он неторопливо рассказывал, как прошли пробы, и ныл, как несчастен, поскольку роль у Альмухамедова досталась не ему.

За пробы в сериале Антон даже не волновался. И хотя он понимал, что съемки залатают все дыры в его бюджете, ему было все равно, утвердят его на роль или откажут. Работы, о которой мечтал, ему все равно не досталось, а сериал… что сериал? Рутина. Ничего интересного. Ну, костюмированный, с прославленным режиссером… Что с того? Это только наивные дураки и дурехи считают, что актер на каждую съемку приходит как на праздник, трепыхаясь от волнения, раздумывая: как вжиться в роль? Антон ни в какие роли не вживался — и ничего, снимали, приглашали еще, деньги платили.