|
Не хотелось называть её трупом, как и Ватунского преступником. Рябинину в детстве слово «труп» казалось страшноватым, страшнее, чем «покойник», а теперь казалось и неточным. Человек только умер, ещё тёплый… Какой же это труп? Это ещё человек, мёртвый, но человек. А трупом он ещё будет — потом. Рябинин вспомнил, как однажды она вошла с мужем в зал перед самым началом концерта — нарядная, гордая и такая счастливая, что казалось, её счастья хватит на весь зал. Люди зашептались — восхищённо и завистливо. И его тогда что-то кольнуло — может, забытая мечта, может, то, чего не сознаёшь, а только предчувствуешь…
3
Прокурор района Семён Семёнович Гаранин готовился к выездной сессии суда, которая намечалась вечером в жилконторе. Соберётся много народу, будут жадно слушать каждое слово, поэтому он писал речь краткими чёткими абзацами. Его раздражало, когда адвокат выступал лучше, а это случалось частенько. У защитника больше возможностей, можно работать на зал, размазывая кисель насчёт материнских слёз или исковерканного детства. А прокурор должен быть строг, конкретен и немногословен. Не забывать, что он представитель государства. Зазвонил один из трёх телефонов, но Гаранин безошибочно снял нужную трубку — он различал их треньканье, как голоса родных детей. — Семён Семёнович, — услышал он голос начальника райотдела милиции, — ты в курсе? — Что такое? — Ватунский жену убил. — Знаю, но подробно Рябинин не докладывал. А что такое, Константин Петрович? — Смотри, фигура всё-таки непростая, не ошибись. По-моему, там несчастный случай. — Присмотрюсь, Константин Петрович. Спасибо. Гаранин хорошо знал Ватунского: как же его не знать, когда он известен всему городу! Пожалуй, фигура покрупнее районного прокурора. Гаранин вздохнул, предчувствуя, что с этим Ватунским предстоит морока. Вот и начальник райотдела звонил… Почему-то сложилось мнение, что прокуроры суровы, непреклонны и всесильны. Таким он и будет сегодня вечером на выездной сессии под взглядами людей — в этом мундире с большой звездой младшего советника юстиции. А в кабинете будет осторожным, потому что это и есть главное качество прокурора. Осторожность и чутьё — вот чем жив прокурор. И он вспомнил два полученных выговора… Следователь попросил санкцию на арест хулигана, а Гаранин счёл преступление не столь опасным и санкцию не дал, оставил на подписке о невыезде. Хулиган на второй день кого-то избил — вот и первый выговор. В другом случае Гаранин дал санкцию на арест мошенника: с кем только перед этим не консультировался! А суд оправдал за отсутствием состава преступления — вот второе взыскание. Задребезжал телефон, и Гаранин нехотя снял трубку. — Здравствуйте, Семён Семёнович! Поликарпов приветствует. — Добрый день, Борис Викторович, — оживился Гаранин. — Наверное, знаете, чего звоню? — Догадываюсь. — Семён Семёнович, комбинат без Ватунского — как мотор без электричества. Ты лучше меня арестуй. Директор комбината вроде бы шутил, но голос был строгим и усталым. — Борис Викторович, разберёмся по существу. — Там, говорят, несчастный случай. Влепим мы ему выговора по всем линиям — и делу конец. — По закону всё сделаем. — Конечно, по закону. Как это говорится: закон — как телеграфный столб: перепрыгнуть нельзя, а обойти можно. Это я шучу. Гаранин с шуршанием заездил трубкой по бритой щеке и уху, — эту прибаутку он не любил. — Вы преждевременно беспокоитесь. Разберёмся, как положено по закону. |
