— Семён Семёнович, — грустно сказал Поликарпов, — не за себя прошу, не за родственника… Нужен мне Ватунский на комбинате, без него — как без рук.

— Посмотрим, Борис Викторович.

Они распрощались, как добрые друзья, хотя до сих пор были знакомы лишь официально. Дружеский тон задал директор, и это было слегка приятно Гаранину. Конечно, не будь в прокуратуре дела Ватунского, директор бы не позвонил — не та он для него фигура, для директора общесоюзного комбината. С другой стороны, просит не за себя, не за приятеля, не за родственника — ради дела. А если совсем с другой стороны, то он не помнил ни одного звонка, чтобы ему прямо сказали: так, мол, и так, такой-то — мой родственник, или дружок, или человек мне нужный, прекрати-ка его дело. Если звонили, то осторожно, глухим, далёким голосом, будто по междугородной. Долго говорили о том о сём, о здоровье спрашивали, о супруге. И в конце разговора просьба, которую Гаранин ждал сначала: у тебя там дело на такого-то есть, хороший человек, нужный работник, характеристики прекрасные, мировой парень… Никогда не просили прекратить дело — просили посмотреть, разобраться, вникнуть.

Директор комбината просил прямо, но Ватунский был ему не брат и не сват.

Опять затрещал телефон. Гаранин подождал, пока он раззвонится, и снял трубку.

— Алло, товарищ прокурор, это вы?

Женский дребезжащий голосок — он знал эти голоса, которые если захотят, то дозвонятся и до генерального прокурора.

— Да, это я, — подтвердил он.

— С вами говорит председатель товарищеского суда жилконторы Трещинская. Товарищ прокурор, правда, что Ватунский убил свою жену?

— По этому вопросу ничего сказать не могу, сам ещё не в курсе.

— Как же так: прокурор района — и не в курсе?

— Вот так, товарищ Трещинская.

Он помнил её — маленькая подсушенная старушка, деятельная, как снегоуборочная машина.

— Тогда я вам расскажу. Он ударил жену, а она упала и головой прямо о телевизор. И разбила.

— Телевизор?

— Голову, товарищ Гаранин, — обиделась Трещинская. — Скажите, что будет Ватунскому?

— Для этого нужно провести расследование. Пока ничего не могу сказать.

— Как же быть? К нам идут граждане, спрашивают.

А что говорить? Уже пьяница приходил. Вы, говорит, меня выселять собираетесь, а я свою жену не убил. Что ему отвечать?

— Говорите, что идёт следствие, которое разберётся. До свидания, товарищ Трещинская.

Гаранин быстро положил трубку — тут самое главное быстро положить. Будь эта Трещинская в кабинете, от неё было бы не избавиться. Конечно, пенсионеры-общественники нужны, хотя иногда мороки с ними больше, чем пользы. Но звонок полезный — значит, на выездной будут вопросы о Ватунском.

Гаранин подумал, что о происшествии надо сообщить прокурору города, но без доклада следователя не решался — могут быть неточности. Впрочем, прокурору наверняка уже всё известно из милицейской оперативной сводки, и он может позвонить в любой момент и спросить о подробностях. Гаранин посмотрел на телефонный аппарат, который, словно загипнотизированный, вдруг зазвонил.

— Слушаю. — Он схватил трубку, напряжённо вдавливаясь в круглое жёсткое кресло.

— Алло, товарищ Гаранин, это вы? — спросил женский надтреснутый голосок.

— Да, это я, и никто другой, — повысил прокурор тон, — но мы с вами уже поговорили.

— Товарищ Гаранин, мы тут посовещались на месте и решили к вам подъехать, обсудить этот невероятный случай.

— Товарищ Трещоткина!

— Трещинская Клавдия Гавриловна.