— Всё поняли, Максим Васильевич? Объявлен розыск Новиковой, оперативник её нашёл, сообщил в Норильск — и вот этапирование. Подошёл формально. Вот так.

— Да, — выпрямился он. — Разрешите, я пойду в райотдел, встречу её.

— Конечно идите.

— Извините, Сергей Георгиевич. Видимо, серьёзная ошибка в жизни, которую, вы говорите, человек не имеет права делать, расщепляется, как уран. Валю вот посадили — какое для неё потрясение! Вас оскорбил… как последний хам.

— Я-то что, — улыбнулся Рябинин, — я-то следователь. Наша судьба такая — терпеть и сдерживаться.

Ватунский пошёл к двери, круто повернулся, решительно зашагал обратно к столу и неуверенно, рывками, протянул руку Рябинину, смотря ему в глаза виновато — возьмёт ли? Рябинин протянул ладонь. Ватунский пожал её крепко, по-мужски.

— Сергей Георгиевич, я к вам обязательно приду после суда… или после наказания. Я обязан вам многим.

Он повернулся и вышел из кабинета.

26

Ватунский поймал такси, хотя до милиции было две трамвайные остановки. Он сел на заднее сиденье и воспалёнными глазами смотрел на светофоры. При красном свете переводил взгляд на шофёра, мысленно заставляя его ринуться вперёд.

Всё-таки он опоздал. Валю уже выпустили, и она ждала на скамейке во дворе под голой акацией. Задыхаясь, Ватунский схватил её, поднял и поставил рядом с собой. Она только вяло улыбнулась.

— Теперь всё, теперь всё кончилось, — бормотал он, зарываясь губами в её волосы около уха.

Они медленно пошли. Ватунский то и дело останавливался, заглядывая ей в лицо, — профиля ему было мало. Или небо внезапно ясного осеннего дня легло крахмальной бледностью на её кожу, или успела камера вымесить её за несколько часов… Он хотел поймать её взгляд, но она отводила глаза, будто стыдилась всей этой истории.

Они подошли к такси.

— Пойдём пешком, — тихо сказала Валя.

Ватунский отпустил машину.

— Идти далеко, — заметил он.

— А мы только до угла.

Он её не узнавал. Ведь утром виделись — теперь словно человека подменили. У Ватунского от вспыхнувшей жалости задрожали руки и повлажнела кожа под глазами.

— Теперь всё кончилось, — повторил он. — Теперь всё будет хорошо. Нас больше ничто не разлучит. Только тюрьма.

— Нас разлучит не тюрьма.

— А больше ни у кого не хватит сил, — ответил он убеждённо и прижал её руку к своей груди.

— У меня хватит.

Ватунский даже оглянулся — не вклинился ли кто в их разговор. Но люди шли мимо, занятые своими делами.

— У меня, Максим, хватит, — повторила Валя чуть громче.

— Как… хватит? — спросил он, замедляя шаг от тоскливого предчувствия. И сразу её слова «только до угла» вспыхнули в мозгу огненно-зловещим табло.

— Я должна уехать.

— Куда? Ничего не понимаю.

— Не знаю куда.

— Что ты говоришь! Куда уехать?… Теперь, когда я освободился ото лжи, от жены?

— Освободился от жены. Но как?

Она улыбнулась той улыбкой, после которой обычно начинала плакать.

— Валя, да что с тобой? Ты устала.

Ватунский остановился и схватил её за плечи, пытаясь увидеть синий блеск глаз. Она осторожно и упрямо освободилась.

— За ту женщину меня накажет суд.

— А за нашу любовь? А меня кто накажет?

— Тебя-то за что?

— Я соучастница, — заявила она, и Ватунский понял, что это слово уже ею выношено и выстрадано.