Я следил за движущимися огнями судна, входившего в пролив, слышал надсадные стенания какой-то ночной птицы и обиженные вопли одинокой кошки. Потом вернулся в дом, убедился, что Лоис крепко спит, и улегся в соседней комнате.

Его розовая круглая голова была похожа на детский мяч. Волосы полностью, почти до неприличия, отсутствовали, как бывает после некоторых болезней. Лысый череп, ни малейшего намека на брови и ресницы. На гладком лице выделялись янтарно-желтые глаза, а когда он заговорил, я увидел мелкие острые зубки того же цвета.

– Конечно, я в момент загнал бы эту хибару. В момент, если бы мог показать ее клиентам. А я не могу, пока эта идиотка гадит там в каждом углу. Я привозил туда покупателей. Дважды. Ну и чем это кончилось? Весь дом в дерьме, и она сама в дерьме. Первый раз держалась минут десять, потом начала орать на моих клиентов. Второй раз вообще не пустила на порог. Хибара принадлежит ей, целиком и полностью ей. Вот последний отчет. Ни одного минуса, ни малейшего пятнышка. Просторный дом с, видом на море, в прекрасном районе. Я завтра же толкнул бы его тысяч за сорок пять – пятьдесят, но, приятель, никто ведь не станет покупать кота в мешке, в смысле дом, который нельзя осмотреть. – Он сердито тряхнул головой. – Буду в тех краях – сдерну свою табличку к чертовой матери.

– Если она все еще не передумает его продать, то после ее отъезда я оставлю вам ключи.

– А в каком виде?

– Будет все в порядке.

– Кстати, что вы имели в виду, когда говорили: «если она все еще...»?

– Ну, если, по трезвому размышлению, она не изменит своего решения...

– Лучше бы ей уехать. Здесь у нее были друзья. Хорошие, между прочим, люди. Пока этот ковбой с бензоколонки не переехал к ней и она не начала заливать за воротник.

– А вы, я вижу, этого не одобряете!

Он показал мне свои зубки:

– Это приличное место.

– Все они такие, приятель!

Я пошел прочь, а он стоял в дверях своего шлакоблочного офиса, и в ярких лучах солнца его лысый розовый череп отливал серебром.

– Вопреки ему, Трев, я начала возвращаться к жизни. Начала осознавать, что он пытался уничтожить меня. Но поняла, что сделать это ему не удается. Оказывается, в моей душе еще остался уголок, куда я могла бы от него спрятаться. И тогда, к чему бы он ни принуждал меня, я ничего больше не воспринимала. Я почувствовала, что он уже обрушил на меня все мерзости, на какие только был способен, и в некотором смысле я оказалась сильнее его. Знала, что переживу этот кошмар, одержу над Алленом победу и освобожусь от него. Обнаружила, что в состоянии поднять голову, подумать о том, как от него избавиться. Но... он, конечно, не мог этого допустить. Не мог позволить мне сбросить путы.

Ей трудно было поведать мне о том, как он лишил ее всех путей к спасению. Рассказ стал путаным. К счастью, многого она просто не могла вспомнить. Он заставлял ее пить, постепенно приучая к спиртному, чтобы легче было с ней справиться. Теперь он был почти уверен, что она, оставшись без присмотра, уже ничего не выкинет.

Во время их последнего плавания Джуниор Аллен повел катер к Бимини. Там он взял на борт маленькую таитянку-потаскушку по имени Фанка, которая делала все быстрее, чем ее успевали попросить. Они отправились в уединенную бухту одного из островов Бэрри, неделю простояли там на якоре и окончательно развратили Лоис Аткинсон, полностью лишив ее остатков человеческого достоинства. Об обратном пути на Кэндл-Ки она не помнила ничего. А позднее, в июне, он уехал. Куда – известно лишь ему одному. Он покинул Лоис, совершенно уверенный, что оставил этой кроткой женщине достаточно жутких, как взрывы, видений и ранящих, словно осколки, воспоминаний, чтобы они быстро доконали ее.