|
конец – Что вы видели на флоте? – Грудь четвертого человека. – И чем вы все время занимались? – Устранял замечания. Атомник Иванов Умер офицер, подводник и атомник Иванов. Да и чёрт бы, как говорится, с ним, сдали бы по рублю и забыли, тем более что родственников и особой мебели у него не обнаружилось, и с женой, пожелавшей ему умереть вдоль забора, он давно разошелся. Но умер он, во-первых, не оставив посмертной записки, мол, я – умер, вините этих, и, во-вторых, он умер накануне своей пятнадцатой автономки. Так бы он лежал бы и лежал и никому не был бы нужен, а тут подождали для приличия сутки и доложили по команде. Вот тут-то все и началось. В квартиру к нему постоянно кто-то стучал, а остальной экипаж в свой трехдневный отдых искал его по сопкам и подвалам. Приятелей его расспросили – может, он застрял у какой-нибудь бабы. В общем, поискали, поискали, не нашли, выставили у его дверей постоянный пост и успокоились. И никому не приходило в голову, что он лежит в своей собст-венной квартире и давно не дышит. Наклевывалось дезертирство, и политотдел затребовал на него характеристики; экипажная жизнь снова оживилась. В запарке характеристики ему дали как уголовнику; отметили в них, что он давно уже не отличник боевой и политической подготовки, что к изучению идей-но-теоретического наследия относится отвратительно, а к последним текущим документам на-столько прохладен, что вряд ли имеет хоть какой-нибудь конспект. Долго думали, писать, что «политику он понимает правильно» и «делу» предан, или не пи-сать, потом решили, что не стоит. В копию его служебной карточки, для полноты его общественной физиономии, вписали пять снятых и двадцать неснятых дисциплинарных взысканий; срочно слепили две копии суда чести офицерского состава, а заместитель командира, заметив, что у него ещё есть в графе место, пропустил его по всем планам политико-воспитательной работы как участника бесед о правовом воспитании воина. Сдали все собранные документы в отдел кадров и, срочно прикомандировав вместо него ка-кого-то беднягу прямо из патруля, ушли, от всей души пожелав ему угодить в тюрьму. Отдел кадров, перепроверив оставленные документы, установил, что последняя аттестация у него положительная. Аттестацию переделали. Сделали такую, из которой было видно, что он, конечно, может быть подводником, не без этого, но все-таки лучше уволить его в запас за дискредитацию высоко-го офицерского звания. Прошло какое-то время, и кому-то пришло в голову вскрыть его квартиру. Вскрыли и обна-ружили бренные останки атомника Иванова – вот он, родной. Флагманскому врачу работы прибавилось. Нужно было оформить кучу бумаг, а тут ещё вскрытие показало, что на момент смерти он был совершенно здоров. В общем, списать умершего труднее, чем получить живого. Медкнижку его так и не нашли, она хранилась на корабле и ушла с кораблем в автономку. Сдуру бросились её восстанавливать по записям в журналах, но так как журналы тоже не все оты-скались, то все опомнились и решили, что обойдется и так. Флагманский врач пристегнул к этому делу двух молодых подающих большие надежды врачей, а сам в тот день, когда пристегнул, вздохнул с облегчением. С помощью нашей удалой милиции удалось даже отыскать какую-то его двоюродную тётку Марию, которая жила, как выяснилось, в самой середине нашей необъятной карты, в селе Малые Махаловки. – Только сейчас приехать не могу, – сразу же зателеграфировала тётка, – я одна, старая уже, у меня ещё корова, как её бросить, да и картошка подошла. Из списанных с плавсостава подобрали надежного офицера, капитан-лейтенанта, и возло-жили на него похоронные обязанности. |
