– Тогда я не могу понять…

– Поймете когда-нибудь, – сурово возразил ему Артур.

«Какой странный человек! И он – мой отец…» – подумал Том, и это слово отдалось в его сердце ударом, как при первой встрече. Том не мог отвести взгляд от этого человека с мигающими из-под очков глазами, нахмурившегося, словно он что-то не одобрял или не мог решить трудную задачу.

– Не думайте, что я – святой подвижник. Нет, всепрощение мне чуждо. – Четкость и выразительность речи Артура удивила Тома. – Я только считаю, что нельзя направлять свой автомобиль в толпу, в гущу живых людей. Если это возможно, – значит, мы живем по закону джунглей. Но хватит об этом. Я хочу поговорить о вас, Том. О нас.

– Спасибо, что подарили Тимми собаку, – стесненно выговорил Том. – Он так доволен.

– Я рад. Но я – о другом. Поймите, Том, вы не должны сближаться с нами, если не хотите этого. Уясните себе это. Но поймите для самого себя – эти предубеждения разрушат вашу душу, разъедят ее словно серная кислота. И вы погибнете, как ваш отец.

– Он был неплохой человек! – запротестовал Том.

– Да, это так, но он позволил, чтобы его сбили с толку плохие люди. Как это случилось со многими в Германии. Вы слышали, что перенес Альберт, мой тесть? И он до сих пор верит в человеческую доброту, как верила Анна Франк, голландская еврейка, девочка, погибшая в концлагере, два года юности которой прошли в наглухо запертом доме, где ее семья укрывалась от нацистов. Альберт считает, что людей надо научить доброте.

«Странные люди», – подумал Том и, вспомнив проповедь доктора Фостера, невольно улыбнулся.

– Чему вы улыбаетесь? – спросил Артур.

– Ваш тесть говорит то же, к чему призывают в воскресной школе.

– Так ведь в этом нет ничего удивительного. Женщины стали прислушиваться к разговору; это было неприятно Тому, и у него вспотели ладони.

Артур замолчал, и Том потупился, снова ощущая смятение. Смерть Бэда… его ужасная смерть. А мать гладит руку этой девушки-еврейки… Холли могла бы быть одной из тех, кому Робби и ее товарищи по группе посылали издевательские и угрожающие письма. Том никогда не принимал в этом участия. Он как будто слышал насмешливый хохот Робби, видел ее презрительный взгляд, обращенный на него, которого она «любила», блестящими способностями которого восхищалась… Неистовый гнев снова запылал в его душе.

– Что касается вашей веры… если вы верите, а я надеюсь, что вы верите… – продолжал Артур, – то я надеюсь, что вы ее сохраните в своем сердце. Питер сохранил свою… нашу веру до самой смерти. – Лицо Артура омрачилось. – А вы по-прежнему интересуетесь астрономией? – спросил он Тома. Том кивнул. – Эта наука расширяет кругозор. В свете истинного знания расистская ненависть кажется дикой, нелепой, бессмысленной. Прочитали вы книгу, которую я вам прислал?

– Я ее разорвал, – смущенно признался Том.

Артур выпрямился.

– Это можно понять. Ничего, я пришлю другую, если вы захотите. Не надо уклончивых ответов, – если вы не захотите, я не буду настаивать.

– Пришлите, – сказал Том и снова подумал, какой это необычный человек. И до чего не похож на Бэда. Окажись Бэд в подобном положении, разве он вел бы себя так выдержанно, так достойно? «Если бы я вырос рядом с ним, а не с Бэдом, – подумал Том, – я был бы другим. Но такой отец не стал бы мне настолько близким, как Бэд, который шутил, охотился со мной, ловил рыбу, играл в мяч… Бэд был отец-товарищ… Но все это в прошлом.