Родители, дедушка и бабушка собрались в маленьком кабинете Артура. Дедушка Альберт выглядел потрясенным:

– Я недавно узнал, что цистофиброз – наследственная болезнь! – воскликнул он. – Но ведь в нашей семье ее не было. А в вашей, Артур?

– Ни у кого, – мрачно ответил Артур. – Разве что у какого-нибудь отдаленного предка, о котором не сохранилось сведений. Но ведь иногда эта болезнь бывает не наследственной.

– Все, чем мы становимся, заложено в генах, – мрачно сказал Альберт.

– Какая разница? – воскликнула Маргарет. – Питер болен, и приходится с этим смириться. Я теперь беспокоюсь о… – Все посмотрели на ее выпуклый живот.

Но Холли родилась крепким и здоровым ребенком. Ее миновали многие детские болезни, она не болела ни пневмонией, ни диабетом, – ни одной из болезней, являющихся проявлением цистофиброза. Она росла живым и веселым ребенком. Временами бывала упряма и капризна, но отходчива и добра. Характером она была непохожа на Питера, очень доброго, с легким веселым нравом.

– Холли больше похожа на тебя, а Питер – на Артура, – говорили Маргарет родственники и друзья.

«На Артура! – думала Маргарет, лежа на кровати Питера в сгущающихся сумерках. – Сын Артура… Но это не так… Чей же он сын? Ее руки сжались в кулаки, обручальное кольцо больно врезалось в кожу. – Еще одна боль, как ее вынести? Мое сердце разрывается от скорби по тебе, Питер! Ты слышишь меня, Питер? Но есть еще другой, он тоже мой, он всегда был мой, а я не знала… О Боже, сколько терзаний!»

Она все еще лежала на кровати Питера, когда в дом вошел Артур. Звякнули ключи, которые он бросил на столик в холле, и раздался его голос:

– Марджи! Марджи, где ты?

– Я наверху, сейчас спущусь.

Маргарет постаралась, чтобы голос ее звучал бодро; ей не хотелось расстраивать Артура. Она должна быть сильной, помочь ему в их общем горе.

Но прежде чем она встала, он уже поднялся наверх. Увидев, что она лежит на кровати Питера, он подбежал к ней и нежно обнял, утешая.

– Все эти годы… – прошептала она. – Наш Питер… Этим летом ему исполнилось бы девятнадцать.

– Да, да. До обидного короткая жизнь. И я уверен, что он знал. Знал, что ему суждено рано умереть.

– Скажи, можешь ли ты понять, примириться с тем, что он – не родной наш сын? Он ведь всегда был наш, наш! Как это могло случиться, Артур?

– Кто знает? Небрежная нянька перепутала браслетики с именами, вот и все. Это случилось, и случилось с нами.

– Я чувствую это как двойную смерть. – Она положила руку под сердце. – Ведь я выносила, вот здесь, того, второго. Мы будем искать его, Артур?

– Клиника Бэрнса закрылась много лет назад, – мягко возразил он.

– Где-нибудь сохранились списки, – настаивала она.

Он молчал.

– Скажи, ты что же, не хочешь узнать, Артур?

– Может быть, и не хочу, – с трудом выговорил он.

– Но почему? Я тебя не понимаю.

– Видишь ли… что хорошего может из этого выйти?

– Я хочу знать, – прошептала она, стараясь подавить подступающие к горлу рыдания, – хочу знать, в хорошей ли он семье. Может быть, он попал к дурным жестоким людям, или они – алкоголики. Может быть, он болен или даже голоден.

Артур выпустил ее из объятий и отошел. Он стоял спиной к ней, под дипломом Питера, висевшем на стене. Через минуту он повернулся и сказал ей:

– Даже если мы его найдем, – а ведь это все равно, что найти иголку в стоге сена.