Тайком, чтобы не привлекать внимания друзей, Эревис завел обрубок в тень от ствола дерева, ощутил покалывание, и кисть вновь появилась. Убийца пошевелил пальцами, сжал кулак. Ощущения были привычными. Тогда он передвинул кисть на свет. Резкая боль в запястье — и кисть снова исчезла. Он повторил все сначала, стараясь привыкнуть к боли и удивляясь появлению и исчезновению костей и плоти.

А точно ли это были кости и плоть?

Внезапно Кейл понял, что превратился в получеловека. И совершенно не важно, где он стоял, — в тени или на свету. Превращение в шейда забирало что-то из его души, но возвращало искалеченную кисть. Солнечный свет, освещая душу, забирал взамен нее плоть.

«Что ж, и так сойдет», — подумал Эревис и тут же упрекнул себя.

В собственных мыслях он начал замечать зачатки жалости к самому себе. И тогда он вспомнил слова его любимого учителя по языкам, сказанные когда-то там, в Вестгейте. Жизнь в то время казалась Кейлу особенно тяжелой. «Жалость к самому себе — это привилегия артистов и знати. Не трать на нее больше времени, чем должно. Выслушай ее, извлеки из нее все полезные для себя уроки и затем двигайся дальше».

Что ж, так и надо сделать. Эревис был и шейдом, и человеком. А человек не мог всегда оставаться в тенях.

Собравшись с силами, он откинул капюшон и смирился с обжигающей болью, причиняемой его коже лучами солнца. Убийца приветствовал ее, как поклоняющиеся Илматеру приветствовали страдание: очищая душу через боль, причиняемую телу. Солнце будет инструментом агонии Кейла, инструментом его очищения.

— Кейл, мы дома! — воскликнул Джак. — У тебя получилось!

Хафлинг резвился в подлеске и вдруг остановился, только теперь заметив, что другу было неприятно находиться на солнце. Его улыбка увяла.

— С тобой все в порядке?

Убийца спрятал обрубок в рукаве плаща:

— Да, дружище. Все хорошо.

На лице Флита вновь расцвела улыбка.

— Отлично, — обрадовался он. Джак рухнул на спину в траву, разбросав руки и ноги и словно пропитываясь солнцем. Он глубоко вдохнул. — Чувствуете? Воздух здесь напоминает мне о ферме моей семьи в Мистдейле. Кейл, ты когда-нибудь был в Долинах? Я как-нибудь возьму тебя туда. Сможешь попробовать стряпню моей матушки.

Эревис кивнул, хотя мог себе представить реакцию матушки Джака, когда в двери ее дома войдет желтоглазое, обернутое тенями существо.

Магадон стоял в десятке шагов от них, закрыв глаза и прижав ладонь к стволу ели, а в другой руке держа лук. У проводника был такой вид, словно он черпал силу из дерева. Должно быть, псионик почувствовал взгляд Кейла, потому что открыл глаза, посмотрел на Эревиса и мягко улыбнулся:

— Этой ели больше девяноста зим, она много повидала на своем веку. — Он оглядел Кейла и склонил голову набок. — Твои глаза сейчас кажутся нормальными.

Эревиса слова проводника и удивили, и обрадовали. Впрочем, убийца знал, что, несмотря на глаза, он весьма далек от нормальности.

— Ничего не изменилось, — ответил он. — По крайней мере, на самом деле не изменилось.

Едва он ступит обратно в тень, вновь будет выглядеть как шейд.

— Ее нет? — спросил Магадон, гладя на рукав Кейла, на его запястье.

Джак сел и проследил за взглядом проводника. Ривен тоже с интересом воззрился на руку.

Кейл пару мгновений смотрел на Магадона, прежде чем выдохнуть. Проводник подмечал все. Словно открывая постыдный секрет, убийца поднял руку и задрал рукав, обнажая культю.

— Твоя рука! — воскликнул Джак, вскочив на ноги.

Эревис поспорил с самим собой, прежде чем ответить:

— Да, но смотри.