— Больно, — прошептала я, тихо всхлипнув от жалости к самой себе.

— Потерпи, — почему-то тоже шепотом ответил он, — сейчас отогреются, и боль пройдет.

Я закрыла глаза. От выпитого коньяка где-то внутри робко скреблось тепло и жутко клонило в сон. Да еще и снова этот запах… Вишня… И нагретая солнцем древесина… Дремота обволакивала, как мягкий кокон, рождая в воспаленном мозгу картинки купающегося в солнечных лучах леса.

— Ты пахнешь летом, — мои губы тронула невольная улыбка.

— А ты коньяком, — хмыкнул Максим, отпуская мои ладони и заводя машину. Уже не смотря на меня, добавил:

— И снегом. Вот почему, каждый раз, когда я встречаю тебя, идет снег?

— Могу спросить у тебя то же самое, — я отвернулась к окну. — Если ты не в курсе, зима в разгаре, а зимою идет снег.

Блин, опять грубость. Сама не понимала, почему меня так его слова про коньяк задели.

— А ты всегда такая добрая или исключительно для меня стараешься?

Ну вот, на третий раз его терпение все-таки закончилось. Мысленно поздравила себя с тем, что сейчас он остановит машину и пнет только-только отогревшуюся меня обратно на мороз. И, если честно, будет прав.

Глава четвертая

Ожидаемого выкидывания меня в сугроб все-таки не последовало. Мы оба молчали. Я угрюмо смотрела в окно на засыпаемый снегом город и боролась с накатывающей сонливостью. Думать о чем-либо не хотелось. Хотелось уснуть, и можно даже не просыпаться.

— Ты не боишься собак? — вдруг спросил Максим.

— Смотря каких, — я немного растерялась, — а что?

— У меня к тебе взаимовыгодное предложение. Считай, сделка, — он не отрывал взгляд от дороги. — Я на выходные уезжаю из города, а ты пока поживешь в моей квартире в качестве компенсации за то, что не оставил тебя ночевать на улице.

— Ты вообще все в жизни измеряешь в товарно-денежном виде? — мрачно поинтересовалась я.

— Нет. Коньяк я измеряю в звездах, — Максим бросил на меня насмешливый взгляд.

— Как вообще можно жить с такими взглядами, — презрение, смешанное с жалостью, рвалось высказать все, что я по этому поводу думала.

— Замечательно. Сама поймешь, когда перестанешь во всякую чушь верить.

— Это, например, во что? — с вызовом поинтересовалась я.

— В прекрасных принцев, мир во всем мире и любовь до гроба.

— Я уж как-нибудь сама решу, во что верить, а во что нет, — я снова отвернулась к окну. Очень хотелось завернуть пространственную тираду на тему его неправоты. Мол, если ему в жизни не повезло, что он так разочаровался, то нечего чужую веру в лучшее подрывать. Воображение тут же начало сочинять душещипательную историю, в которой юный и еще наивный Максим влюбился, но девушка его бросила, разбив ему сердце. Он так страдал, что теперь ни во что не верит и от этого страдает еще больше, но даже самому себе в этом никогда не признается. Я украдкой на него посмотрела. Не особо-то он на страдальца походил, пусть даже и скрытого.

Вопреки моим ожиданиям жил Макс в самой обычной новостройке без всякого бетонного забора и квадратных охранников по периметру. Конечно, по сравнению с моей общагой любой нормальный дом казался дворцом. Никаких тебе обшарпанных стен с интеллектуальными надписями, прохудившихся окон, стойкого запаха дешевых сигарет и подгоревшей еды.