На виске его забилась жилка, выдавая волнение.

— Скажи мне, Элен, только одно: ты ведь не собираешься отдавать крошку чужим людям? — В его голосе послышались металлические нотки.

Она знала, какого ответа Ник ждет, но не могла лгать ему. Голос Элен дрожал, когда она ответила:

— Я... Да, я собираюсь ее отдать.

Во взгляде мужчины не осталось ничего, кроме презрения.

— Господи,— прошептал он, словно не веря своим ушам.— Я думал, что ниже упасть уже нельзя, но я ошибался. Достаточно было того, что ты решила обменять моего брата на щедрый чек, но это...— Он покачал головой.— Это недоступно моему пониманию. По какому праву ты лишила меня возможности знать о том, что у меня будет ребенок? Ребенок! — Глаза Ника сразу потеплели, когда он взглянул на посапывающую малышку.

Элен должна бороться: бороться за свои принципы, за право на самостоятельные решения.

— Какое право? — воскликнула она, не заботясь о том, что их могут услышать.— Ты лишил себя всех прав в тот самый момент, когда предложил мне одну ночь! Только одну ночь! Недолгое «барахтанье на сеновале» не гарантирует никаких прав! У тебя даже не было времени убедиться, позаботилась ли я о контрацепции, а у меня этого и в мыслях не было...

— Потому что тебе так меня хотелось,— оскорбительным тоном закончил за нее Палмерс.

Элен понимала, как глубоко его желание ранить ее побольнее, знала, что всему виной ее стремление скрыть от него отцовство. Но знать это еще не значит перестать чувствовать боль.

— Да, я хотела тебя, как ты изволил выразиться. Но думаю, в этом нет для тебя ничего нового. Ты чертовски хорош в постели, Ник Палмерс.

Он сердито зарычал, глаза его заметали молнии, но, очевидно, вспомнив, где они находятся и то, что Элен родила ребенка меньше четырех часов назад, Ник взял себя в руки, хотя видно было, что это далось ему нелегко.

— Почему я должна обременять тебя ребенком, появившимся на свет в результате ночи, которая, как ты предполагал, окажется не более чем невинным приключением?

Желваки на скулах Палмерса ходили ходуном. Сжав кулаки, он процедил сквозь зубы:

— Ты тоже, моя милая, остра на язычок. Элен устало вздохнула. Какой смысл в пререканиях?

— Могу я ее подержать? — внезапно спросил он.

Она кивнула, чувствуя, как подступают к глазам слезы, когда Николас, такой большой и сильный, нежно взял малютку на руки и поднес, осторожно придерживая ладонью шейку, к плечу.

Он стоял так несколько секунд, чуть раскачиваясь, прижимая к себе дочурку и не сознавая, насколько трогательную картину они собой представляют. Вдруг малышка вздохнула. Николас был таким мужественным, таким жестким человеком, но оказалось, что с ребенком он может быть ласковым, как котенок.

— Однако результат налицо,— веско произнес он, неохотно переводя взгляд на Элен, и она сморгнула слезинки, сверкнувшие в голубизне ее глаз.— Как ты собираешься ее назвать?

— Мы не можем поговорить об этом в другой раз? — попросила она.

Ник покачал головой.

— Не хочу тебя утомлять. Не беспокойся, я не задержусь надолго. Все будет сделано по справедливости.

О чем это он толкует?

— Я должен на несколько дней уехать за границу,— продолжал он,— и до моего отъезда необходимо решить несколько вопросов. В частности, об имени нашей дочери.— Он улыбнулся, глядя на маленькую подрагивающую головку.

Элен запаниковала. Они ведь уже говорили об этом. Набрав в легкие побольше воздуха, она начала:

— Понимаешь, то, как я ее назову, не будет иметь значения. Я ведь собираюсь отдать ее...

— Но почему?!

— Не думаю, что будет справедливо оставить ее...

— Для кого справедливо — для тебя или для нее? — холодно прервал Палмерс.