— Я был у твоего секретаря, Лео.

Но Лео прервал его резким взмахом руки.

— Не сейчас… Я понял… Поговорим об этом позже… После ужина… Всему свое время…

— Как хочешь, — с неожиданной покорностью согласился Микеле, в то же мгновение сообразив, что его снова обвели вокруг пальца. «Я должен был сказать „нет“ сразу. Так на моем месте поступил бы любой другой, — подумал он. — Надо поссориться с Лео, оскорбить его». От ярости он готов был кричать. Действительно, за каких-то несколько минут Лео дважды сыграл на двух его слабостях — тщеславии и равнодушии. Оба, и мать, и ее любовник, поднялись.

— Я проголодался, — сказал Лео, застегивая пиджак. — Как же я проголодался!

Мариаграция засмеялась. Микеле невольно пошел за ними. «Ну ничего, зато уж после ужина я с тобой рассчитаюсь», — подумал он, напрасно стараясь разжечь в себе гнев.

У дверей гостиной все остановились.

— Прошу, — сказал Лео и пропустил Мариаграцию вперед. Они остались в гостиной одни. Взглянули друг на друга.

— Проходи, пожалуйста, проходи, — настойчиво повторил Лео, положив руку на плечо Микеле. — Дорогу хозяину дома. — И отеческим жестом, с преувеличенно любезной улыбкой, в которой явно сквозила насмешка, легонько подтолкнул Микеле.

«Хозяину дома, — без всякой злобы повторил про себя Микеле. — Неплохо бы ему ответить в тон: истинный хозяин дома — ты». Но ничего не сказал и вслед за матерью вышел в коридор.

II

Трехрожковая люстра отбрасывала на гладкую поверхность стола три тонких и острых как лезвия луча, в которых сверкали и переливались графины, бокалы, тарелки. На столе, белом словно мрамор, темными пятнами выделялись: вино — красное, хлеб — коричневое, дымящийся в кастрюле суп — зеленое. Но мрамор в своей ослепительной белизне подавлял эти цвета и один торжествовал в четырех стенах столовой. На его фоне и мебель и картины, казалось, сливались в сплошную черную тень.

Карла уже сидела на своем привычном месте и, задумчиво глядя на дымящийся суп, спокойно ждала. Первой вошла Мариаграция и, повернув голову к Лео, который шел чуть сзади, горячо, с сарказмом изрекла:

— Живут не для того, чтобы есть, а едят для того, чтобы жить… Вы же поступаете наоборот… Счастливый вы, Лео, человек!

— Да нет же, вовсе нет! — возразил Лео и, подойдя к стене, заранее готовый к худшему, потрогал батарею парового отопления. Она была чуть теплой. — Вы меня не так поняли… Я хотел сказать, что, когда делаешь одно, — нельзя думать о другом… К примеру, работая, я думаю только о работе… Когда ем, думаю лишь о еде… И так во всем… Тогда все складывается как нельзя лучше.

— «А когда крадешь?» — хотел спросить у него Микеле, шедший последним. Но он был не в силах ненавидеть этого человека, которому невольно завидовал. «В сущности, Лео прав, — подумал он, садясь на место. — Я слишком много рассуждаю».

— Счастливый вы человек, — повторила Мариаграция с насмешкой. — А вот у меня все складывается плохо. — Она села и с видом оскорбленной добродетели стала помешивать суп, чтобы тот поскорее остыл.

— Почему плохо? — спросил Лео, тоже садясь за стол. — Я бы на вашем месте чувствовал себя счастливым: очаровательная дочь… умный, полный радужных, надежд сын… прекрасный дом… Что еще можно желать?!

— О Лео, вы отлично меня понимаете! — с легким вздохом сказала Мариаграция.