Я вспомнил потрясшее меня выступление американского писателя‑фантаста на парижском конгрессе. Если цивилизацию розовых «облаков» можно представить себе как суперцивилизацию муравейника или пчелиного роя, то в своей гипотетической лаборатории они начнут именно с этологии – с изучения сообществ, начиная с простейших. Цепь от насекомых и млекопитающих требовала заключительного звена, наиболее совершенного продукта биологической эволюции.

Но Зернов еще не кончил.

– Есть и еще одна точка опоры у нашей гипотезы: время. Наши часы не поспевают за солнцем. Они остановились за несколько секунд до смены декораций и снова пошли уже в другой реальности. Но солнце там приближалось к зениту, а стрелки наших часов – к семи вечера. Значит, в этой реальности действовала другая система отсчета времени, или то, что нам показалось мгновением, на самом деле отняло три четверти суток, когда часы, возможно, стояли. Допустим, что мы их перевели и в полдень стрелки остановились бы на двенадцати. Сколько времени мы здесь? Четыре часа с минутами. А солнце уже за лесом, только багровая полоска видна: мы в преддверии сумерек. Так где же летом в умеренных широтах солнце заходит в четыре часа дня, а в пять, наверное, уже темнеет? Значит, день и ночь здесь короче, а следовательно, и планетка поменьше.

Мы посмотрели на небо: закат был очевиден, красный, как говорят, ветреный земной закат, но совсем не в земное время. День отсветил, приближалась ночь.

Принесли еще сушняка, и костер запылал сильней.

– Будем всю ночь жечь. Головешки тоже оружие.

– И спать по очереди.

– Программа‑минимум, мальчики. До утра только.

– А с утра?

– Людей искать. Не для муравьев же нас сюда пригласили.

– А где их искать?

– Железная дорога подходит к шахтам с юго‑запада, – вспомнил Толька, – значит, вниз по реке.

– Подходяще. И еда под боком.

– Выходит, одну рыбу жрать?

Продымленная костлявая рыба, да еще без соли, погасив голод, уже не вызывала аппетита.

– Можно кабанчика поймать, – мечтательно откликнулся Толька. – Есть способ. На тропу в зарослях закладывается петля с грузом. Попав в петлю, кабан делает сильный рывок и бросается в чащу…

– А ты за ним. Жаль, что у меня нет камеры. Этюд для «Фитиля».

– Я могу подползти к любой птице на десять‑пятнадцать футов. Брал призы за бесшумность в военной школе, – сказал Мартин, – а нож бросаю без промаха.

Я засмеялся.

– Смотри.

Прямо на нас на огонь костра летела большая черная птица. Летела невысоко, все время снижаясь, и почему‑то в замедленном темпе полета. Казалось, крылья взмахивали все слабее и реже.

Мартин бесшумно приподнялся на согнутых коленях. Тихонько щелкнул, выбросив лезвие, нож. Но птица, не долетев буквально трех метров, в последний раз взмахнула крыльями и упала в траву. Мы нашли ее уже бездыханной.

– Глухарь, – сказал Толька и замолчал.

Что‑то привлекло его внимание и оказалось длинной стрелой, пронзившей насквозь тело птицы. Мартин с трудом вытащил стрелу: мешал раздвоенный металлический наконечник, чуть плоский и заостренный, как штык. Почти метровая стрела была выкрашена в черный цвет и заканчивалась хорошо приклеенным оперением. Мастерская стрела. Даже лучшие мастера спортивной стрельбы из лука позавидовали бы ее обладателю.