Она вручила отцу счет, но он отбросил тонкий листок бумаги и поглядел на дочь с таким выражением, от которого желудок свело судорогой.

— Неужели? — процедил он язвительно. — И каким же образом ты собираешься платить за обучение? Я уже сказал, что не дам ни гроша, и до тридцати лет ты не имеешь права ни цента тронуть из наследства. Теперь уже слишком поздно пытаться получить стипендию, и банк не даст тебе кредита, так что можешь позабыть о своих дурацких идеях. Будешь жить дома и учиться в Мэривилле. Ты поняла меня, Мередит?

Годами подавляемая неприязнь наконец вырвалась наружу.

— Ты совершенно нелогичен! Почему не можешь рассуждать «спокойно? Пойми же и меня! — вскричала она.

Филип намеренно медленно встал, резанув дочь разъяренно-презрительным взглядом.

— Я прекрасно понял. Понял, что существуют вещи, которыми ты хочешь заняться, люди, с кем ты желаешь встречаться, хотя великолепно сознаешь, что я не одобряю всего этого. Именно потому и желаешь отправиться в другой город, учиться в большом университете и жить в кемпусе! Что больше всего привлекает тебя, Мередит? Возможность жить в общежитиях, где полно парней, так и норовящих забраться в твою постель? Или…

— Ты просто болен! Обезумел!

— А ты — точная копия матери! У тебя есть все самое лучшее, а ты только и ждешь возможности завалиться в постель со всякой швалью…

— Будь ты проклят! — взорвалась Мередит, потрясенная силой собственной неудержимой ярости. — Я никогда не прощу тебе это! Никогда!

Повернувшись на каблуках, она устремилась к двери.

За спиной раздался громовой голос:

— Куда это ты бежишь, черт побери?!

— Ухожу! — бросила она, не оборачиваясь. — И запомни, к полуночи я не вернусь! Хватит с меня запретов!

— Немедленно вернись! — завопил он. Но Мередит, не обращая на него внимания, пересекла холл и вышла на улицу. Ее ярость лишь усиливалась, пока она садилась в белый» порше «, подаренный отцом к шестнадцатилетию. Отец окончательно спятил! Просто сошел с ума!

Защищенный от незваных гостей и зевак высоким железным забором и охранником на входе, загородный клуб» Гленмур» располагался на десятках акрах изумрудных газонов, засаженных цветущими кустами и цветочными клумбами. Длинная извилистая подъездная дорожка, освещенная изящными фонарями, обсаженная величественными дубами и кленами, вела к парадной двери клуба и снова сворачивала у шоссе. Сам клуб, трехэтажное здание неопределенного стиля из белого кирпича, с толстыми колоннами, украшавшими широкий фасад, был окружен двумя полями для гольфа и многочисленными теннисными кортами. С обратной стороны стеклянные двери вели на живописные террасы, уставленные столиками под зонтиками и деревьями в горшках. Каменные ступеньки спускались с самой низкой террасы к двум бассейнам олимпийского размера. Сегодня, однако, бассейны были закрыты для купающихся, но на шезлонгах оставили мягкие ярко-желтые подушки для тех, кто хотел бы смотреть фейерверк полулежа или отдохнуть между танцами, когда оркестр выйдет играть на улицу.

Сумерки начали сгущаться, когда Мередит въехала в ворота, где служители помогали гостям выйти из машин. Она подкатила к переполненной автостоянке и поставила машину между сверкающим новым «роллс-ройсом», принадлежавшим богатому владельцу текстильной фабрики, и восьмилетней давности «шевроле», хозяин которого был куда более богатым финансистом.

Обычно полутьма всегда поднимала настроение Мередит, но сегодня, выйдя из машины, она по-прежнему была раздражена и расстроена, мысли блуждали где-то далеко. Кроме одежды, ей нечего продать, чтобы заплатить за учебу. Машина куплена на имя отца, и наследство под его контролем.