Два года назад Эдгар Саутерн, удачливый промышленник и финансовый магнат, имеющий репутацию одного из богатейших людей Англии, вызвал дочь в свой рабочий кабинет на втором этаже их роскошного дома и хмуро заявил:

— Я решил, что с тобой что-то нужно делать, Линетт!

— Зачем, папа? — спросила она, искренне недоумевая.

Отец помрачнел еще больше и, прежде чем продолжить, порылся толстыми пальцами в коробке сигар. Линетт терпеливо ждала, пока он отрубал кончик сигары и закуривал, но вопрос, оставшийся в ее серых глазах, казалось, рассердил его, и, вместо того чтобы подобрать слова, смягчающие критику, Эдгар Саутерн проворчал:

— Девочка моя, ты когда-нибудь смотрелась в зеркало? Я потратил сотни фунтов, чтобы ты училась в лучших школах, в школах для избранных, где уделяют особое внимание хорошим манерам, чувству стиля и тому подобному, а что ты там приобрела? Ни-че-го! Только взгляни на себя, дитя мое! Ты закончила самый дорогой пансион благородных девиц в Париже два года назад, но после него я могу послать тебя только в Бредфорд, к родным твоей матери, — вот и вся польза! — Эдгар Саутерн пожал плечами и развел руками, показывая, как мало она собой представляет, коль скоро он не считает ее способной попасть в другое общество.

Сам он изрядно преуспел с тех пор, как женился на матери Линетт. Мэри была его детской любовью еще в те дни, когда они оба жили на грязной улочке с небольшими, припавшими к земле домишками возле одной из дряхлых мельниц Бредфорда. Но Эдгар был весьма честолюбив. Он упорно работал, и его феноменальные успехи превзошли даже самые безумные надежды. Жена, Мэри, была кроткой, мечтательной особой, совершенно лишенной амбиций. Успех мужа поначалу обрадовал ее, а затем, когда деньги стали буквально сыпаться в сундуки и Эдгар прорвался в высший свет, она испугалась, замкнулась в себе, наотрез отказалась быть постоянно на виду. Она проводила все дни со своей маленькой дочкой, находя в этом удовольствие. Эдгар в конце концов подал на развод. Мэри умерла восемь лет назад, оставив после себя совершенно потерянную и сбитую с толку двенадцатилетнюю дочь и немного пристыженного мужа.

Все раздражение, накопившееся в Эдгаре Саутерне из-за отсутствия уверенности и лоска у жены, зеркально отражалось в пренебрежительном взгляде, которым он всегда окидывал дочь, ее мятые джинсы и грязные футболки. Линетт в такие минуты страстно хотелось быть леди с обложки глянцевого журнала, именно такой светской красавицей, какой и мечтал видеть ее отец. Но она не могла. Рауты, вечеринки и показы мод оставляли ее равнодушной. Она была гораздо счастливее, когда копалась в земле, помогая садовнику, или совершала длительные прогулки со своими собаками, ощущая капли дождя на лице и порывы ветра. Пансион она ненавидела. Безразличие к светским условностям и непрестанным разговорам о мужчинах и замужестве — тема, занимавшая мысли почти всех девушек, — сделало Линетт изгоем, игнорируемым всеми, за исключением одной милой француженки, искренне привязавшейся к ней. Дружба с Вивьен сделала последние шесть недель ее пребывания в пансионе более или менее терпимыми.

Эдгар Саутерн пристально смотрел на дочь, и та начала быстро-быстро моргать, сдерживая слезы, — еще одна привычка, сильно раздражавшая отца и, по его мнению, свидетельствовавшая о недостатке достоинства и воспитания. Вспыльчивый Эдгар принялся угрожать:

— Я заставлю тебя выучиться хорошим манерам! Что за нелепая ситуация — человек, имеющий все, унижен и разочарован собственной семьей! Сначала мать капризничала, а вот теперь и ты не можешь подкрепить мою репутацию! Мне нужна хозяйка дома, способная по высшему разряду принять моих гостей и деловых партнеров, твердой рукой управлять хозяйством. Другими словами, мне нужен ценный вклад, а не помеха!

Линетт даже не обиделась, прекрасно понимая, что для отца она всего лишь очередной инвестиционный проект, к сожалению не принесший ему никаких дивидендов.