Изменить размер шрифта - +
 – И обратился к Гобейке:

– Чего ж ты вчера не помнил про права, обязанности? Чего ж ты только сейчас вспомнил про закон?

Гобейко затравленно прижмуривал свои жуткие глазные яблоки.

– А потому ты вчера был такой смелый, – объяснял ему Кит, лениво пошевеливая усищами, – что поверил, будто и нас можно бить влет, как хочешь! А тебя – нельзя! Только по закону! По писаному! Справедливому! Чтобы все права твои, падаль ты этакая, были соблюдены в строгости! Вот мы и соблюдем все в точности! По первому закону человеческому, красавец ты наш писаный и каканый!

– Это как это? – опасливо пискнул красавец. – Что‑то я не слышал про такой закон…

– Сегодня и услышишь, и увидишь, и прочувствуешь, – пообещал Кит. – Закон‑то простенький…

Гобейко умоляюще смотрел на меня – он все‑таки надеялся, что Кит берет его на понт. А я кивнул, подтвердил:

– Око за око, зуб за зуб, ребро за ребро. Мы вас всех, Василий Данилыч, переколошматим. И начнем с вас…

– Под суд пойдете… – жалобно цеплялся Гобейко.

– Не смешите, Василий Данилыч! Мы вас сейчас заберем с собой, а на территории учиним роскошную облаву, поберем всех, кто под руку попадет. А вас, Василий Данилыч, к вечеру отпустим, гуляйте – от тычка до толчка, от палатки до шалмана…

Кит злорадно захохотал:

– Вот они тебе и поверят, смрадная сволота, что ты у нас молчал, как партизан в гестапо. Ты – на воле, а они – на киче? Я надеюсь, что они тебя до ночи разберут на три кучки и разложат по полкам – «для дома», «для души» и «для бизнесу»…

– Сейчас! Сейчас! Постойте! Я думаю, что в Валеру стрелял Мамочка… – заверещал Гобейко, и я понял, что запруду из страха, лжи и дерьма прорвало.

– Кто такой?

– Душегуб, бандит… Я не знаю, как его зовут по прозванию правильно, его Псих Нарик так кликал… Я, конечно, не знаю – Мамочка напал на Ларионова иль кто другой… Но он Психу друган самый близкий, такой же отмороженный… Как Ахатку‑живореза вы замели, Мамочка стал у них самым первейшим, его Псих на самые крутые терки посылал…

– Откуда он возник?

– Так Ахат, Нарика брат, был Китайкин кобель, а потом она вроде перешла по наследству к Мамочке…

– Кто Китайка?

– Бельдюга раскосая. Простипома валютная! Ее Мамочка под америкашку подложил… Она, наверное, и подманула к бандюкам этого козла заокеанского… А бандюки его, видать, и взяли в сачок…

– А где держат американца? – спросил Кит.

– Клянусь! Клянусь – не знаю! – забился, слюной брызнул Гобейка. – Мабыть, на товарном дворе Курского вокзала… Или в поездных отстойниках… Да кто же без наводки сыщет в этом Шанхае? Там же жуть! Черный город!

– Стоп! – остановил я его сетования и сказал Киту:

– Возьмешь его с собой.

Отвези к Куклуксклану, пусть он с ним поработает всерьез…

Потом обернулся к предателю агенту, взял его больно за ухо, подтянул к себе:

– Слушайте внимательно, Василий Данилович. Сейчас вами займется наш сотрудник‑аналитик. Не вздумайте фантазировать – он будет проверять вас на компьютере. Вспоминайте все – важное, пустяковое, слухи и факты. Мы сами отберем злаки от плевел. И помните все время – вы сейчас бьетесь за свою никчемную и противную жизнь. Вы ведь сами сказали, что вам зачем‑то жить надо…

Кит поднес к глазам Гобейки пятидесятикопеечную монету и, медленно сжимая большой и указательный пальцы, стал сгибать полтинник пополам.

Быстрый переход