| Потому что сколько бы и в каком темпе ни выпил он на причале, все равно этого не хватит, чтобы вырубиться с концами, потерять разум, послать подальше целый свет, отключиться от всего, освободиться, – ибо очень скоро, слишком даже скоро, желанный столбняк, в который так трудно было вогнать себя, растворится в пульсирующей мигрени, а та будет усиливаться всякий раз, как он вспомнит, что завтра ему по меньшей мере пять часов крутить педали по этому самому шоссе навстречу новому рабочему дню в вонючем комплексе. И потому, неизменно проезжая по мосту над рекой, он останавливался и несколько минут глядел, как ее соленые воды петляют между лугами и роскошными виллами, маленькими островками, поросшими акациями и растрепанными пальмами, едва заметными на красноватом полотне ночи, подсвеченной далекими огнями порта, и вспоминал, что они с дедом собирались, когда будет время, построить скромную, безо всяких излишеств двухвесельную посудину, а может, всего лишь с шестом, которым будут вспарывать илистую гладь реки, пока не доберутся до устья, где кишмя кишит рыба бобо, приплывшая сверху, из горных рек, либо морской окунь, идущий снизу на нерест, так, по крайней мере, не раз говорил ему дед, пока ноги не протянул. Была бы лодка, думал Поло, не надо было бы совершать эти утомительные велосипедные гонки из Парадайса в Прогресо и обратно, а еще лучше было бы, если бы выполнил свое обещание да научил его, как эту лодку смастерить, если бы всерьез принял ту мечту, которую лелеял, когда они вдвоем удили рыбу с моста, и не надо было бы тогда ни возвращаться в этот гнусный комплекс, ни терпеть измывательства этого засранца Уркисы: рыбачил бы себе или катал туристов по лагуне, или просто плыл по реке неведомо куда, ничего не планируя, никому ничего не обещая, приставал бы к берегу всякий раз, как вздумается, как нестерпимо захочется чего-нибудь, а потом отчаливал, ни у кого не спрашиваясь, и никто бы ему не мог запретить, и не надо бы тогда было давать нелепые клятвы бросить пить и сносить несправедливые и унизительные попреки, и не пришлось бы ночевать на полу в гостиной и просыпаться на рассвете от трели материного долбаного будильника и целый божий день поливать сучий газон, который через несколько дней придется полоть и подстригать, и не надо было бы крутить педали вверх по откосу меж роскошных вилл за высоченными заборами, увенчанными спиралями колючей проволоки, выписывать кренделя, жаться к обочине шоссе, посыпанной крупным гравием, когда, ослепленный дальним светом, уклоняешься от автомобилей, летящих, кажется, прямо в лоб тебе. Одно хорошо в этих возвращениях домой на рассвете – несмотря на вечные попреки матери и надутую рожу Сорайды, – шоссе в эти часы почти пустое, и можно пересечь его на велосипеде, не дожидаясь по полчаса, пока разредится поток машин, и, разогнавшись, не колесить по центру Прогресо, а слететь вниз по склону и нырнуть в первую же открывшуюся в чащобе прогалину, срезать путь, ведущий прямо к дому, в эти ночные часы больше напоминающий дыру в живую и шумную лесную тьму или вход в туннель, заполненный шипением и надрывным стрекотом цикад, страдальческим кваканьем огромных лягушек, притаившихся в траве, куда одурелый от жажды и мигрени Поло въезжал, не притормаживая, щурясь от пота, заливавшего глаза, и от мошкары, облеплявшей лицо, въезжал, с безоглядной пьяной яростью крутя педали и полагаясь целиком на мышцы, еще хранившие пямять о том, где эта брешь сужалась или уродовалась корнями деревьев. Немудрено было запомнить это после стольких лет езды туда и обратно, да по несколько раз в день по этому туннелю, обвитому лианами, заросшему папоротниками, заваленному сгнившим, плесневелым деревом, от которого пахло свежей могилой, когда он мотался в школу на другом берегу реки, а потом, когда подрос, – до остановки автобуса в Боку, а теперь – до эксклюзивного жилого комплекса под названием «Парадайс», с того самого дня, будь он неладен, когда мать приволокла его в контору компании «Гольфо», чтобы он вписал свое полное имя в контракт, положенный перед ним этим придурком Уркисой, где говорилось, что с этой минуты он, Леопольдо Гарсия Чапарро, становится садовником в комплексе «Парадисе». |
