Лоренцо хотел скрыть от матери свою горечь, но она слишком хорошо знала сына и поняла, что он все еще не забыл юношескую любовь, столь много значившую для него. Он привел Мод в закрытую для посетителей зону, где стоял большой деревянный дом с черепичной крышей, в котором размещалась администрация зоопарка.

– Здесь наши бухгалтерия и канцелярия, – объяснял он, проводя мать по комнатам первого этажа, – а вот тут мое убежище. В прошлый раз, когда ты была здесь, мы еще не успели все это обустроить.

В просторной комнате с двумя широкими окнами, дающими много света, у одной стены стоял большой письменный стол, у другой – кульман архитектора с планами будущего строительства, а чуть дальше, в углу, обстановку дополняли небольшой диван, пара кресел и журнальный столик.

– Здесь я могу принимать своих инвесторов, партнеров и иностранных коллег…

На стенах висели заботливо обрамленные фотографии животных, на которые Лоренцо с гордостью указал матери.

– Некоторые из них даже родились здесь! Других увезли отсюда, чтобы они произвели потомство где нибудь еще, но все они мне дороги. А теперь пойдем вон туда…

И он указал ей на винтовую лестницу, ведущую на второй этаж.

– Я наконец добился права оборудовать для себя помещение под крышей и теперь провожу там больше времени, чем в собственном доме.

Мод поднялась в просторную мансарду, где стояла кровать и висели полки, забитые книгами.

– Вон та дверь ведет в ванную; если хочешь, можешь зайти и освежиться.

– Значит, здесь ты и живешь? – спросила Мод, указывая на кучу одежды, сваленную в кресло.

– Ну, почти. Даже зимой, когда парк закрыт для публики, мы то продолжаем работать.

– Иными словами, ты никак не развлекаешься? Нигде не бываешь, никого не принимаешь у себя, никакой личной жизни, только вот этот тесный рабочий мирок?

– Это моя жизнь, мама, и другой я не желаю.

– Смотри, как бы тебе не кончить одиноким старым волком. Иногда ты мне очень напоминаешь Этторе.

Лоренцо ответил растроганной улыбкой: он сохранил о своем чудаковатом дедушке только самые добрые воспоминания.

– Всем этим я обязан ему.

– Нет, этим ты обязан только себе, ведь сама земля ни на что не годилась.

– Очень даже годилась – доказательство налицо.

С этими словами Лоренцо скинул с кресла одежду и жестом предложил матери сесть.

– Он обожал природу, и, пока еще мог водить машину, мы с ним совершали долгие прогулки по Большому Парадизу . Как ни жаль, но в последние годы его замучил ревматизм, и он уже не мог передвигаться, зато его навещали старые друзья.

– А я всегда волновалась, когда ты мне говорил, что не знаешь, кто приедет за тобой на вокзал. Однажды я даже позвонила ему, чтобы обсудить эту проблему, но он послал меня подальше. Он так и не простил мне, что я снова вышла замуж, родила других детей, – считал, что я слишком быстро забыла Клаудио. Послушать его, так мне следовало всю жизнь носить траур и жить под его крышей. Ты представляешь? А я была молода, и мне хотелось совсем другого, не могла же я похоронить себя заживо в доме сварливого старика. Короче, с тех пор он больше не желал иметь со мной дел, но потребовал, чтобы ты приезжал к нему раз в год: он, мол, хочет убедиться, что ты растешь в хороших условиях. Как будто я могла тебя обидеть!

Мод уселась в кресло и, подняв голову, пытливо взглянула снизу вверх на сына. Он понял, что она улучила эту короткую паузу в их откровенной беседе, чтобы задать ему очень важный, волновавший ее вопрос.

– Ты когда нибудь рассказывал деду о своих… сложных отношениях с Ксавье?

– Нет, мама. Он счел бы кощунством, если бы я вслух произнес это имя у него в доме. Его возмущала сама мысль о том, что у меня может быть отчим.