— Чего застрял-то? — спросил он, ехидно посмеиваясь, когда сын поднялся на айван.

— А куда спешить, отец! Дело, слава аллаху, сделано.

— Золото где? — сузив глаза, строже спросил отец.

Аман даже вздрогнул от неожиданности: откуда отцу известно о золоте? Неужели он заранее договорился с Сейид-оглы?

— Отец, ты откуда знаешь?

— Давай сюда золото, — властно потребовал Каюм-сердар. — Я все знаю.

— Вот оно, — упавшим голосом произнес Аман. — Затем и шел к тебе, чтобы отдать.

— Почему мешочек не полный? — тотчас спросил Каюм-сердар. — Ночью у меня был человек, от Сейида-оглы, сказал — мешочек полный, под самую завязку. В нем на десять тысяч туманов золота, а ты даешь мне половину. Где остальное?!

— Зачем тебе так много? — заартачился Аман. — Ты совсем старый. В могилу ведь не возьмешь с собой богатство.

— Не твоего ума дело! Принеси, что взял.

— Что ж, принесу. — Аман спрыгнул с айвана и скоро вернулся с небольшой эмалированной кружкой. — На, возьми.

— Ратху ни слова, — строго предупредил Каюм-сердар. — Если он узнает, то и меня, и тебя в Сибирь сошлют. Ты меня слышишь?

— Слышу, будьте вы все прокляты!

Аман с обидой удалился и, войдя в свою комнату, лег на ковер. Лицо прикрыл подушкой. «Сколько же подлостей всяких в мире, — с досадой подумал Аман. — Не пойти ли, да рассказать обо всем, как оно было? Если ничего не скрыть, то все закончится тем, что золото у отца отберут… А я не виноват, что отец до сих пор не развязался с басмачами. Я ехал к чабанам с чистыми намерениями — отдать отцовских овец Советской власти. Вот только жалко — «кошчинцев» басмачи убьют. Да и отца могут посадить…» Аман тяжко вздыхал, не зная, как ему поступить, и пролежал до тех пор, пока не вернулся с работы Ратх. Услышав во дворе его голос, Аман вышел.

— Здравствуй, младшенький. Вот, вернулся я.

— Здравствуй, Аман, с приездом. Все ли прошла благополучно? Сдал овец?

— Нет, Ратх-джан, — упавшим голосом произнес Аман. — Налетел со своими Сейид-оглы: «кошчинцев» они связали, овец угнали на дальние колодцы. Меня Сейид-оглы не тронул. Поезжай, — сказал, — домой и моли аллаха, что родился сыном Каюм-сердара.

— «Кошчинцев», говоришь, связали? Овец угнали? — Ратх начал застегивать пуговицы на рубашке. — Но ты-то не виноват? Ты не способствовал басмачам?

— Что ты, Ратх! О чем ты говоришь!

— Вот что, Аман, давай побыстрее пойдем и заявим, куда следует. Давай, давай — иначе будет поздно. Промедление смерти подобно. Шайку Сейид-оглы еще можно догнать, и овец отбить.

VII

Слушая Амана, председатель ячейки «Кошчи» Артык смотрел сосредоточенно в окно, но по спине, по тому, как она то напрягалась, то вздрагивала, легко угадывалось настроение башлыка. Наконец, он «опустил поводья», дал выход своим натянутым нервам:

— Пропади все на свете, я знал, что именно так и получится! На сходке в Куня-Кала мы вслух говорили об отарах вашего отца, а богачи это наматывали себе на ус, и в первую очередь сам Каюм-сердар! Я не сомневаюсь, что ваш отец предупредил басмачей, чтобы спасли его отары.

Ратх сидел за столом, расстроено смотрел на свои, сжатые кулаки, и постукивал ими по столу.

— Ты, конечно, прав, Артык, — согласился он. — Только мне непонятно: если этому научил басмачей мой отец, то зачем ему понадобилось ждать, пока приедет на урочище Аман с добротрядовцами? Ведь они могли угнать овец подальше, в пески, не дожидаясь Амана.